Невинность в расплату
Рывком отшвыривает простыню, которой я рефлекторно пытаюсь прикрыться, закрывая грудь.
Она летит на пол.
Но Багиров даже не смотрит на мое тело.
Медленно расстегивает ремень. Обхватывает свой огромный член, вытаскивая его из брюк.
– Бадрид…
– Молчать! У тебя нет права называть меня по имени. Нет права прикрываться и надевать на себя что‑то. Ты можешь открывать рот только для того, чтобы исполнить мой приказ и заглотить мой член.
Резко опускаю глаза. Черт. Я снова забылась.
Все, что могу видеть перед собой, только огромный вздыбленный, уже дергающийся и пульсирующий огромной головкой орган.
Глухо сглатываю, прочищая горло.
От одного его вида в нем начинает саднить и печь.
– Но…
Выдавливаю, справляясь с приступом паники.
Судорожно впиваюсь пальцами в простыню.
– Моя семья… Я должна знать…
Сумасшедшая смелость, тем более, после того, как мне приказали молчать. Но я должна знать, что он решил! Должна!
– Обрабатывай член, Мари.
Его ремень со свистом рассекает воздух у моего уха. Ударяет по матрасу с силой. Так, что я вздрагиваю.
Он не хватает. Не дергает на себя, как в первый раз.
Просто ждет. Ждет, пока я сделаю все сама. Водит рукой по огромному вытянутому перед моим лицом стволу, сжав пальцы.
Голова кружится от одного воспоминания, как я задыхалась. Резкий мускусный запах нещадно бьет в нос.
Подчиняюсь.
Аккуратно, медленно наклоняюсь над багровой головкой. Провожу языком, чувствуя, как он становится еще тверже. Как набухают под моими руками вены, когда обхватывая пальцами обеих рук разбухший орган.
Большой. Слишком большой. Еле обхватить двумя руками.
Сейчас уже не страшно. Даже, на удивление, не противно.
Поражаюсь, как он сумел поместиться у меня внутри.
Горло дерет спазмом, когда вспоминаю, как он толкался в меня прямо в горло. Кажется, даже до желудка.
Из глаз сами по себе брызгают слезы.
Продолжаю водить руками по всей длине.
Облизываю головку, чувствуя, как меня всю, будто насквозь прошибает его странным, терпким, чуть солоноватым вкусом.
Пытаюсь обхватить руками.
Осторожно втягиваю внутрь.
Видимо, слишком медленно.
Вижу, как его глаза опасно темнеют.
Из горла вырывается легкое рычание, а рука обхватывает мой затылок, резко дергая вперед голову.
Но, как ни странно, Багиров останавливается.
Не прокалывает меня, как в первый раз своим огромным, как раскаленная кочерга, членом до самых внутренностей.
Останавлявается, уперевшись в самое небо.
Дальше проползает медленно. Растягивая. Давая привыкнуть.
И все равно слезы затапливаются в один момент. Просто хлещут фонтаном.
Я давлюсь. Давлюсь и ничего не могу с собой поделать.
Делает новый рывок, и воздух сразу покидает легкие. Выжигает весь кислород внутри. Жестко. Одним движением. Одним обезумевшим толчком.
Даже не пытаюсь поднять руки и закрываться. Вывернуться. Будет только хуже. И все равно не поможет.
Но его раздутый член медленно и плавно покидает мое горло. Слишком медленно. Так, что, кажется, каждая раздутая вена оцарапывает его. Оставляет клеймо. Выжженный след.
Снова упирается мне в небо. До упора. Но теперь я хотя бы могу дышать.
Хотя по факту почти и не вдыхаю. Только трясусь, как в бешеной лихорадке.
Глотаю воздух и просто начинаю скользить обхватывая губами по всей длине. Не дожидаюсь следующего рывка, который прострелит меня насквозь.
По тихому вздоху сквозь зубы, со свистом и запрокинутой голове Багирова догадываюсь, что ему нравится.
Медленнее? Быстрее?
Если бы я имела об этом хоть какое‑то понятие…
– Высуни язык и открой рот, – лупит Бадрид очередным ледяным, хлестким приказом.
Послушно повинуюсь.
Стараюсь со стороны даже не представлять, как выглядит вся эта дикость.
Разнузданно. Порочно. Мерзко.
С распахнутым ртом и высунутым языком перед ним на коленях. С глазами, залитыми слезами. Напротив его вздутого воспаленного и дергающегося члена. Того, кто так совсем недавно упрекал меня в том, что я вышла за калитку отца темным вечером без сопровождения.
Дикость. Господи, какая же это дикость! Какая лютая пропасть, в которую я на всей скорости, просто кубарем слетела!
А Бадрид обхватывает рукой своей огромный член. Скользит от основания вверх кулаком.
И бьется. Бьется прямо в мой рот. С размаха. Выходя до конца и вновь заталкивая до упора.
Продолжая сжимать его внизу. Только благодаря этому я еще жива. Не проникает до конца. Не протаранивает на этой бешенной скорости, которая все ускоряется, меня насквозь.
Это длится, кажется, целую вечность. Его рывки становятся жаднее. Жестче. Яростнее.
Он просто выдалбливает меня. Лупит, ударяясь в горло.
Под хлипкие шлепки, что выстреливают из моего рта. Пошлые. Влажные.
