Ничего, кроме личного. Роман
– А, впрочем, на ловца и зверь…
Лада кивнула на Октавина, что неторопливо протискивался к ней через толпу, небрежно помахивая кистью взмытой руки. И, как всегда, напоминая своим вежливо‑сдержанным неудовольствием на челе какого‑то киноактёра для характерных ролей.
Господин адвокат приподнял брови, переводя глаза с него на Ладу: похоже, Октавина он знал, и видеть его, должно быть, привык с несколько другими спутницами.
– Прости, задержался, – отрывисто бросил Октавин, подходя. – Пойдём вниз, стол заказан.
– Андрюша, привет, дорогой!..
– Здравствуйте, Викентий Матвеевич.
– Может, познакомишь со своей очаровательной дамой?
– Лада Алексеевна – мать моего сына. А тебе, думаю, господина Дальского представлять не надо?..
– Конечно. Очень приятно…
– Так вон оно что! Замечательно. И сколько ж у тебя, мой милый, этих сыновей‑то?
– Да немного. Всего четверо.
– Ого! Ведь и дочки, кажется, есть?
– Не без того.
– Хо‑хо! А вы, Лада (можно мне, старику, вас по‑простому, без отчества?), чем занимаетесь?
– Пока – сыном, – сказала она. – А через месяц ещё огород прибавится…
– Замечательно! Самые достойные занятия для женщины. Вот бы все…
– Боюсь, Викентий Матвеевич, мы вынуждены вас покинуть…
– Конечно, Андрюшенька! Ступайте, милые, подальше из этой Арктики. Я скоро тоже…
Они спустились вниз, в ресторан с революционно‑конструктивистским интерьером.
– А кухня, что, в духе военного коммунизма? – предположила она, усаживаясь за столик в, слава богу, тихом уголке.
– Тут итальянская, кажется, – ответил Октавин, рассеянно заглядывая в меню. – Не против?
– Ты же знаешь, я согласна на всё, кроме гадов морских и собачатины. Закажи сам что‑нибудь, ладно?.. Ну, а теперь полюбуйся на младшего инфанта. Последняя фотосессия, – добавила она, когда официант отошёл.
Октавин, сделав заинтересованное лицо, принялся листать снимки, но почти сразу же зазвучал Бах, и он отдал ей телефон.
– Ты где? – Голос маман, как обычно, излучал онтологическое безадресное неодобрение всему и вся. – Я звонила по городскому, никто не берёт трубку!
– Ничего не случилось?.. А, да всё в порядке, они ещё с прогулки не вернулись… Я? Я на пароходе. Меня вот Андрей Сергеич сегодня выгуливает…
– Андрей Сергеич? – Тон у маман заметно смягчился, появились чуть ли не заискивающие нотки. – Очень любезно с его стороны. А… Вера Петровна, что, задержится, если ты вернёшься поздно?
– Да, мама, мы договорились. Хорошо, передам. Ладно. Ну, давай, потом созвонимся… У неё прямо чутьё на твоё присутствие, – пробормотала она, отключившись. – Обычно звонка не дождёшься, а тут вдруг без всякого повода…
– Анна Николаевна? Надеюсь, она в добром здравии?
– О, да. Чую, меня ещё ждёт разнос, что согласилась занять твоё драгоценное время, чтобы докучать своими мелочными проблемами. Для неё серьёзные господа вроде тебя носят ореол особой святости.
– А я не тяну, по‑твоему?
– Ну, что ты! Это даже не обсуждается. Кто ж ещё, если не ты!.. Правда, у неё – и несерьёзные господа… короче, почти все, кто штаны носит, – априори во всём правы и требуют предельной почтительности.
– Верный подход, – самодовольно усмехнулся Октавин, откидываясь на спинку стула, чтобы не мешать официанту. – Она у тебя, как я заметил, – высшей категории душечка.
Душечка была хотя бы доброй и простодушной, – подумала Лада и произнесла:
– Это точно. Если б у вас с ней нашлось время для взаимного общения, она бы быстро прониклась проблемами предоставления логистических услуг в высокотехнологических отраслях, и начала давать советы…
– А, кстати, вспомнил! Моя родительница тут чего‑то говорила, что хочет вас с мелким позвать к себе – то ли на майские, то ли ещё когда… Уважишь старуху?
– Конечно… Кокин, кстати…
– Я не понял: что за кличка у него теперь такая?
– А, это всё Ульяша. У неё ж по матушке корни на Севере, в Вятке. Там в местных говорах крестная мать называется «кока».
– Да уж, звучит. А Ульяша, что – всё продолжает воевать с субпрефектами по поводу парковок и протекающих крыш?
– Ещё как! Не всем же светской хроникой пробавляться. Она б тут сейчас поглядела по сторонам и выдала памфлет в духе «А буржуазия между тем разлагалась»!
– Достойная девушка. Как лазанья?
– Фантастика.
– Тогда – за тебя.
– Спасибо. Ты сегодня очень мил…
В полупустом вагоне дневной электрички Савва занял место у окна. Сидевшая напротив студенточка сначала медленно перелистывала свою зачётку, потом долго разглядывала себя в карманном зеркальце. Видимо, ни то, ни другое её совсем не порадовало, отчего она грустно нахохлилась и задремала под стук колёс. Савва смотрел в окно, за которым неожиданно пошёл снег, да чем дальше, тем гуще – в конце‑то апреля!..
От проплывающих окрестностей невозможно было оторваться – снег всему придаёт таинственности, хотя для него они всегда и без снега таинственны, даром что уже стали привычны глазу. Как там? – Меня влекут дороги Подмосковья, как будто в них… закопан древний клад?.. Или – в них я закопала клад? Точно не вспомнить, но чувство именно такое. Неудивительно – ведь земля эта, как‑никак, и не в обиду вам, Анна Андревна, для матери‑истории будет поценнее ваших питерских широт…
Вот только подумать – селились, как раскопали учёные мужи, со времён тут воистину незапамятных – аж пять тыщ лет назад, вообразить нереально. Финно‑угры – как вроде бы считается, назвавшие главную тутошнюю реку Мос‑квой («вода, сырость») … Славянские вятичи с кривичами, чьих костей из местных языческих курганов, вместе с бронзовыми поясными пряжками, височными серебряными кольцами, гривнами из витой проволоки предостаточно лежит под стеклами местных краеведческих музейчиков, и чья версия «моск» – мозглый, промозглый, сырой, топкий, слякотный – нам лично представляется более близкой к истине… Наконец, ещё вроде и представители балтийских каких‑то племён – короче, все те, что, благополучно перемешались в тесто, из коего, собственно, и выпеклось нечто, названное после великороссами. Из этих, стало быть, дрожжей, на этих самых равнинах…
