Ничего, кроме личного. Роман
В свете фонаря бросил взгляд на припаркованную машину, медленно присыпаемую снежком. Ну, конечно, славный такой дамский ниссанчик, как же иначе! Хотя его владелица… не сказать, что похожа на подружку крутого. Даже несмотря на эту беспечную рассеянность и, вероятно, взбалмошность. Во всяком случае, – по его представлениям непохожа. Живой ум в глазах, и вообще, чувствуется в ней какой‑то демократизм, простота в хорошем смысле. И что удивительно – назвала Вознесенского! Ведь сейчас любой, кто помнит эту песню, небось, свяжет её с Леонтьевым… или кто там её пел – Як Йола? Чёрт, теперь даже и не вспомнить…
В детстве она ему ужасно нравилась, эта песня про двенадцать новогодних дней и бутылку шампанского, закопанную в снег, – куда больше, чем первоначальный, исходный текст. Он тогда предчувствовал, ничего прямо не планируя, что однажды будет жить там, где настоящие снежные зимы, где с первого по двенадцатое можно будет звать к себе друзей, ходить с ними на лыжах, а потом сидеть у огня… Что ж, не прошло и лет пятнадцати, как предчувствия себя оправдали… уже почти.
Притопав домой, он, не раздеваясь, включил свет на терраске, чтобы тот падал на сугроб, и принялся долго, без толку его раскапывать. Снегу нападала прорва, он быстро набился в перчатки и обшлага рукавов. Но главное, заветного горлышка никак не удавалось нашарить! Не зря тот выходил с опаскою, не зря… Вдруг его не найду… Однако в нашем случае не найти бутылки станет полным фиаско, полным. Вот же, чёрт возьми, незадача!.. Пришлось идти и отпирать сарайчик (хорошо, что дверь там открывалась вовнутрь), искать наощупь лопату – ту, которая деревянная, старая… зато и бутыль ею не расколешь. И, слава богу, наконец, всё же откопал родимую – лежавшую, как оказалось, навзничь, а не горлышком вверх.
Дома тщательно её обтёр, прикидывая, не превратилось ли содержимое в лёд? Кажется, всё‑таки, нет. Попытался, пока выкуривал сигарету, вспомнить, в каком произведении сей напиток вываливался в бокалы замороженными комками, но так и не смог. Обнаружил в своём телефоне целый урожай поздравительных эсэмесок. Не спеша на все ответил; затем пошёл наверх, переоделся в более приличные джинсы и рубашку с жилеткой. Ну, половина одиннадцатого. Пора идти…
В доме на Полежаева овальный стол был накрыт торжественно, с настоящей сервизной посудой, льняными салфетками и витыми свечами. В центре красовалась стильная хрустальная ёлочка, переливаясь оттенками зелени и синевы. Всё было словно призвано как‑то скомпенсировать не по‑праздничному скромное меню. Впрочем, хозяйки наскребли по сусекам и солёных огурцов, и банку шпрот, и ещё какие‑то банки… Лада самолично подала всем по глубокой тарелке риса с грибами и овощами – совсем неплохо, на самом деле.
– Вместо оливье и прочего! – объявила она. – Приступаем, пока не остыло.
– А я лично к оливье равнодушен, – сказал Савва совершенно искренне.
– Я тоже, – застенчиво согласилась Юля.
Она надела блузку цвета морской волны и распустила свои тёмно‑русые волосы, раньше забранные в хвост. Лада же, напротив, свои небрежно схватила сзади заколкой, чтоб не мешали, а фартук сняла только перед тем, как, наконец, уселась за стол.
– Настоящее, дореволюционное оливье и нынешнее – небо и земля, как известно, – сказала она. – Там полагались рябчики, каперсы, раковые шейки и много чего ещё. Я всё время мечтаю сделать его в Новый год по старому рецепту, и каждый раз не срастается что‑то. Суждены нам благие порывы…
– Тогда ведь его в Рождество подавали, – напомнил Савва. – Мы же празднуем неправильно – во время поста. Хотя именно нас сегодня Патриарх бы не осудил: он говорит, что православному правильно встречать Новый год овощами, морепродуктами и тэ пэ…
– Вы верующий, Савва?
– Ну, как сказать? Не воцерковлён, но крещён…
– Как и все мы тут, – отметила Лада. – А родом откуда?
– Из Молдавии. Точней, вырос там и школу окончил, а родился вообще‑то в Средней Азии. Родители оба владимирские были, но отец – военнослужащий…
– Понятно… И что, хороша страна Молдавия?
– Хороша, – лаконично подтвердил он.
– А, может, и в Румынии бывали?
– Конечно.
– И что… интересно там?
– Кому как. Мне – очень даже.
(Разве расскажешь, промелькнуло в голове, в двух словах про те церквушки, пёструю роспись их наружных стен, про резные шатры над колодцами, про деревенских дворняг, что бродят с подвешенным – в виде полешка – грузом на шее, дабы далеко не убежали, не заплутали, не попались волку и медведю… Или про радугу в Карпатах, восходящую сквозь лёгкую морось, водяную взвесь и туман? Про это и написать‑то не получается…)
– А мы, к сожалению, ничего о ней толком не знаем. Ну, Дракула, ну Чаушеску… А, вот ещё: главный национальный поэт у них, кажется, Эминеску, да? Но у меня, по правде сказать, он в своё время что‑то не пошёл, – простодушно сказала Лада. – Смутно запомнилось из предисловия, что судьба у него какая‑то ужасная, и то, что вообще‑то он был – Эминович, но поскольку там такая фамилия звучала слишком (вот ведь!) по‑славянски, он её трансформировал…
– Да, всё так, – подтвердил Савва.
– Интересно. Надо как‑нибудь попробовать к нему вернуться… А вообще, это ведь один с молдаванами народ, или, во всяком случае, – один язык, да?
– Язык – точно один. Ну, с поправкой на развитие в разных государствах. А вначале, когда к Союзу их присоединили, находились даже такие «переводчики», что якобы переводили – с румынского на молдавский. То есть просто с латиницы на кириллицу переписывали…
– Ловко! – рассмеялась Лада. – А вы, кстати, Савва – мне Юля сказала – тоже ведь переводчик? С какого языка? Языков?
– С итальянского. С того же молдавско‑румынского. Ну, с английского ещё могу, так или иначе…
– С итальянского! – восхитилась она. – Впрочем, они ведь оба с молдавским романские? Так что неудивительно… Ну, молдавский вы, должно быть, в школе учили, а итальянский где?
– В Литинституте.
– В Литинституте? Но я, вроде, слыхала, что там готовят переводчиков только национальных литератур: советских, СНГ… И что из иностранных там можно разве финский выучить, поскольку – Карельская АССР, бывшая Карело‑финская…
– Ну, тогда и про молдавский‑румынский надо добавить. А вообще, у вас устарелые сведения. До распада СССР так оно и было, но с тех пор‑то уж, как‑никак, больше десяти лет прошло. Так что у нас в Лите давно европейские языки на хорошем уровне поставлены…
– Без пяти двенадцать, – робко произнесла Юля.
– Ого! Включай ящик, что ли…
