Нимфоманка для альфы

Это были ее последние слова. Она была тем оплотом чистоты, что поддерживала мой свет. Давала веру, что мир состоит не только из жестокости. Все в один момент исчезло. Одиночество, как огромный валун ударило по голове, и расползлось по телу. И изменился вот там, у ног ее бездыханного тела. Я хотел рвать, кромсать и мстить. Свет в конце туннеля погас. Тьма окутывала меня все плотнее. Мой личный монстр внутри оживал, разминался и точил когти.

Волки из стаи, те что изо дня в день смотрели на меня как на уродца в клетке, потешались, били, плевали, сейчас вломились в комнату и накинулись. Кто‑то в облике человека, кто‑то перекинулся. Не знаю, откуда взялись силы, что пробудилось во мне. Но я уничтожил их всех. Я хотел еще больше крови. Разрывал им глотки и кидался на следующего. Не чувствовал их укусов, ударов. Я осатанел. Расправив крылья, до конца не перекинувшись в волка, я заливал пол кровью. И выл от отчаяния. Я все еще не мог поверить… мамы больше нет…

Дикий немой утробный вой разрывал гортань и легкие. Я менялся. Боль меня меняла. И я бы сейчас, не задумываясь, отдал свою жизнь, лишь за один вздох мамы.

– Что ты натворил, адское дитя! – Захарий стоял, осматривая гору трупов.

– Помоги ей! Рон убил ее… сделай все, что сможешь! И я отплачу, сделаю все, что попросишь, – принимая полностью человеческий облик, вцепился в полы цветастой мантии мага.

Посмотрел на меня, нахмурив седые косматые брови. Зло сверкнул белыми глазами. Наклонился над матерью. Она лежала, словно спала. Красивая, идеальная. Она напоминала статую. Сам ощущал – в этой оболочке больше нет жизни.

– Тут смерть победила. Я не всесилен, – поднялся и вновь уставился на меня. – Ты не имел права проливать кровь своих братьев. Ты сеешь смерть. Ты помутнил рассудок Рона. Только ты во всем виноват! И в наказание, будешь маяться на земле. Никогда и негде тебе не найти покоя, – он достал что‑то из кармана мантии, прошептал слова на непонятном языке, и комната озарилась черным едким дымом.

Я почувствовал – задыхаюсь. Упал на кровавый пол, скорчился в судорогах, что‑то едкое, как кислота бежало по крови. Оно выкручивало меня наизнанку. Мрак плотным облаком проникал через кожу. Застилал глаза. Я корчился в крови, умирал от страшной агонии, и уже готовился встретиться с матерью. Но вдруг все резко прекратилось. Дым развеялся. Я все еще лежал на полу. Захарий смотрел на меня, сверху вниз. Выражение его глаз не понять. Костлявые руки дрожат.

– Теперь на тебе проклятье черной крови. Ты изгнан из мира оборотней. Изгой. И не найдешь покоя, ни в одном уголке земного шара. Ты лишен истинной пары. И никогда тебе не заиметь потомства, – сказал пустым голосом. Без выражения, эмоций. И каждое слово вонзалось в мозг, проходило под кожу и оставалось там занозой.

– Ты не альфа, чтобы принимать подобные решения, – выдавил из себя. Слова давались с трудом, черный дым застрял в легких, в горле, и я не мог от него избавиться.

– Мое решение поддержат все. И альфа. И вожаки всех стай, – горделиво вздернул подбородок. – А тебе, адское дитя, следует меня поблагодарить за снисходительность. Целовать мне ноги, и восхвалять мою милость.

Я поднялся на ноги. Посмотрел на мать. Мне было плевать на свою судьбу. Я ничего не ожидал больше от жизни. Сегодня я утратил самое ценное. Перевел взгляд на мага.

– Когда‑то ты будешь валяться у меня в ногах, и просить пощады, – взял бездыханное тело матери и пошел прочь. Я сам отправлю ее в последний путь. Не хотел, чтобы после смерти руки отчима и братьев оскверняли ее.

Я похоронил ее сам. В горах. Нашел живописное место и провел там больше месяца. Сидя на ее могиле. Отлучался, только чтобы перекусить и вновь возвращался. Я говорил и говорил, и порой мне казалось, кто‑то держит меня за руку или гладит по голове. Спал я тоже в обнимку с могилой. Только этот маленьких холмик был самым важным в жизни. Больше у меня ничего не осталось.

А потом мне приснился сон. Мама плакала и просила меня продолжать жить. Ради нее. Она обнимала меня, я ощущал тепло от ее рук. Ее любовь согревала сердце. Проснулся. На щеках влажные дорожки от слез.

И я пошел к людям. Начал познавать мир, которого никогда не видел. Учился жить. Впитывал знания. Намного позже я понял, что есть проклятье черной крови. Его преимущества, силу, и власть пробудившихся пороков. В моих жилах теперь текла черная кровь. Она меняла меня, подчиняла своим законам. Но где‑то в душе, все еще горел свет. Я все еще верил, кроме жестокости, в мире есть нечто прекрасное. Я хотел его ощутить, почувствовать, познать иную, яркую сторону жизни. Какой‑то извращенный романтик жил внутри и не хотел умирать.

А еще жила жажда доказать самому себе, что я могу вопреки проклятью подняться на вершину. Могу победить, как хотела моя мать. И в то же время я осознавал – мне не жить на свету.

Я подминал под себя теневой бизнес. Медленно вникал в людские законы. Изучал их психологию. Ночь – мое время. Я собирал свою армию. Позже, осмелев и почувствовав силу, стал переманивать волков из своей и окрестных стай. Все неугодные оборотни, рано или поздно оказывались под моим крылом. Это были мелкие пакости. Но я рос и развивался. Хотя в округе говорили, что я все больше и больше преклоняюсь тьме. Что я посланник ада на земле. И мне нравился страх в их глазах.

А потом мою жизнь рассекли всполохи пламени. В огне я увидел ту, что ненадолго показала, те краски мира, которые я столько лет искал. Она оживила мои грезы, позже превратив их в пепел.

Ночью я учуял запах дыма. Ненавидел его, еще со времен Захария и проклятия. Но что‑то дернуло меня помчаться на этот запах. Горел огромный дом. Языки пламени безжалостно сжирали все.

Увидел утонченный силуэт в окне, на третьем этаже. И что‑то кольнуло в груди. Непреодолимо захотелось прижать к себе эту хрупкую фигуру. За время, проведенное среди людей, я познал много их самок, в полной мере познав сладость порока. Но это было нечто другое. Она манила. Звала. А огонь нещадно подбирался к ней.

Расправив крылья, взметнулся вверх. Разбил окно, и тут же в лицо ударили искры пламени. Воздух раскален до предела. Она лежит на полу, придавленная деревянной балкой. Не обращал внимания на огонь, опаливший крылья. На проваливавшийся под ногами пол. Еще немного и тут все рухнет. Вытащил ее. Прижал к себе. И в душе расползлось нечто невероятно сладкое. Моя тьма озарилась яркими всполохами, словно я нашел, что так давно искал.

Вылетел из окна. Сжимаю свою ношу. Внизу раздается вой пожарных сирен. Меня ничего не волнует. Только эта странная девушка. Отлетел на безопасное расстояние. Остановился возле фонаря. Немного отстранился, чтобы рассмотреть ее.

Медные волосы блестят в уличном свете. Сияние пробивается даже через сажу и какие‑то обгоревшие щепки, застрявшие в волосах. И сквозь запах гари, отчетливо пробивается аромат жасмина. Такой насыщенный дурманящий, что голова идет кругом. Я пьянею.

– Жасмин, – шепчу, жадно вдыхая ее запах.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут, – поднимает голову, и мир взрывается яркими, сочными фейерверками. Миндалевидные зеленые глаза смотрят на меня с нескрываемым восхищением. Они сияют как два изумруда. Пушистые ресницы подрагивают. Она рассматривает меня, с улыбкой, от которой все внутри сводит судорогами наслаждения. Вся измазанная в саже, с обгоревшими кончиками волос, и невероятно чистая, волшебная.

Да, даже тогда я уловил некий ореол магии, окутавший ее. Тогда я не обратил на это внимания. Зря. Но в тот миг, мир сузился до размеров этой крохотной девочки. А когда она протянула руку и коснулась моей щеки, меня пронзило дикое, сумасшедшее ощущение, словно знаю ее всю жизнь. Словно обрел, неотъемлемую часть себя. И если бы не знал, что истинной у меня быть не может, то решил бы – это именно она.