Одержимый сводный брат

Рядом с нами раздаётся смешок, самые смелые зеваки держатся близко, не желая пропустить очередного представления, разыгрываемое Егором, чтобы потом красоваться рассказами из «первоисточника». Обращаю взгляд на выбитого на мгновение из колеи заместителя, выглядящего так, словно его поймали за чем‑то нехорошим. Да, этот метод Егора ещё более грязный, чем все те, что он применяет только ко мне – знать самые отвратительные и низкие слухи, что омрачают репутацию выбранной им жертвы. К Стронскому он тоже нашёл подход, из‑за его работы соцработником и помощи парням, оказавшихся в сложных ситуациях, к нему приклеилась репутация «любителя молодых мальчиков». Конечно, это не так. По крайней мере, я на это надеялась, потому что растерянность заместителя выглядит очень натуральной. Он прочищает горло и переводит взгляд на меня, тут же становящийся обеспокоенным.

– Эвелина, – не вопрос и не утверждение, едва ли не мольба срочно рассказать, что случилось.

Его адамово яблоко движется, пока он в напряжении ждёт, продолжая взирать этим взглядом. Он снова наивно надеется, что может помочь. Мой же метод избегания подробностей – просто молчание. Кай и так натянут словно готовая выстрелить тетива, и я не хотела бы, чтобы страдал ещё и заместитель.

Ко мне на помощь приходит Рим, как всегда вовремя включающий режим безнадёжного весельчака.

– Ох, да, наша Лина, – парень кладёт на мои плечи тяжеленую руку, под весом которой я немного сутулюсь, – как всегда, беспомощно неуклюжа, это ж надо было влететь на полной скорости в моё каменное, – для демонстрации он бьёт себя кулаком, – плечо и разбить себе бровь, представляете?

Заместитель даже не удосуживается наградить Рима взглядом, он продолжает ждать, игнорируя этот цирк, который, по‑видимому, стоит поддержать, если не хочу, чтобы у Егора имелся ещё один повод меня ненавидеть.

Улыбаться жутко сложно, учитывая, что внутри всё клокочет от обиды и злости, отчего выглядит, наверняка, слишком неестественно.

– Не стоит беспокойства. Я не увидела ребят за поворотом, спеша оказаться в учебном корпусе.

Ложь даже не выходит неправдоподобной, я говорю так, словно сама верю, что именно так всё и было. Но заместитель, конечно же, не купился бы, будь перед ним даже профессиональная актриса. Он делает напористый шаг, как будто пытается вытеснить Егора из моего личного пространства. Рима он не замечает, потому что знает, что этот здоровяк никогда бы не обидел меня нарочито.

– Эвелина, – и снова эта мольба в голосе, – ты должна пойти со мной.

Михаил Сергеевич протягивает ко мне руку, а со стороны Кая раздаётся утробное рычание, словно кто‑то протянул руку к волку, в пасти которого кусок сырого мяса.

Да, – вот, кем я себя ощущаю, каждый раз, когда Егор заявляет на меня права – его собственным куском мяса.

– Михаил Сергеевич, – вновь вклинивается Рим, он вовремя выставляет руку, протягивая её вверх моего плеча, что ладонь упирается прямо в его грудь. – Единственное место, куда Эвелине надо, так это к врачу. Или ещё лучше к холодильнику, где наверняка сможет найти уйму льда для своей брови.

Я уже думаю, что и эта попытка провалиться. Всё взгляд – глаза заместителя просят о помощи. Он словно говорит: помоги мне, и я помогу тебе. Но он не знает, что мне уже никто не поможет. И эта безнадёжность, очевидно, уже прожгла меня, стала второй сущностью, она стала мной. Поэтому, когда заместитель видит мой ответный взгляд, он беспомощно отступает. В конце концов, спасение утопающего, дело рук самого утопающего.

А я давно уже на дне.

– Зайди к врачу, а потом езжай домой, Эвелина, я напишу тебе освобождение на сегодня.

Вот так просто Стронский признаёт поражение, но не забывает наградить Егора угнетённым взглядом: ему тоже его жаль, пусть заместитель и знает, что он самый настоящий монстр, который не должен удостаиваться жалости.

– Два наказание тебе Кайманов и тебе Римчук, что не смотрите, куда идёте, – бросает заместитель, выделяя последнее с такой интонацией, словно ему противно их произносить.

Рим жалостливо стонет, кидая что‑то вроде «опять?» в спину уже удаляющегося Стронского, но Егора совсем не волнует сказанное. Он прожигает заместителя едким, прищуренным взглядом, в котором застыло какое‑то обещание.

Он отомстит.

Затем его взгляд наваливается на меня, по‑прежнему пытающуюся держаться ближе к Риму. Молчит, но дышит так шумно и тяжело, что мне и вовсе хочется спрятаться за спину его друга. Егор выглядит так, будто я испытываю его терпение.

– Чего ты ждёшь, Лина? – резко бросает он, что я даже вздрагиваю. Но тут же хмурюсь, собираясь возразить, что не позволю себя ещё и выгонять, но слишком рано делаю выводы. Егор отчитывает меня как ребёнка. Снова на глазах у всех. – Тебе уже трое сказали, что тебе нужно в медпункт. Или мне тебя надо за ручку отвести?

Конечно, это не предложение, хотя я и крайне растерянна его выпадом. Но потом…

Да‑да, забыла упомянуть, на публику он слишком заботливый брат.

А вот когда он подаётся чуть вперёд всем своим мощным телом и невероятно сильной аурой, что даже Рим мгновенно отступает назад, Егор тот, кем является на самом деле – моим личным дьяволом во плоти.

Его горячий шёпот на моей коже слишком едок и ядовит.

– Скольких ещё ты готова принести в жертву, пока не поймёшь, что тебе лучше оставаться пожизненно дома, птичка?

Птичка…

Я вся напрягаюсь, до боли стискивая челюсти и его футболку в руке. Самое время её швырнуть ему в лицо, которое как раз оказывается напротив моего, если бы не толпа так и не разошедшихся студентов, думающих, что у нас необычайно тёплые отношения.

«Ненавижу», – шипит каждая клеточка меня.

Я прожигаю голубые глаза самым уничтожающим взглядом, но вызываю на этих по несправедливости невероятно сексуальных губах только ухмылку – тёмную и надсмехающуюся. Мой разум туманится от ярости. Сейчас, как никогда, мне хочется ужалить его в ответ.

– Ты не сможешь избить всех парней. В конце концов, рано или поздно тебе придётся ответить за свои поступки.

Чего я ожидаю? Хотя бы немного сбить спеси с ехидства его усмешки, но не тут‑то было. Кай выглядит ещё более веселее.

– Это вряд ли произойдёт скоро, – издевательски отзывается он, – по крайней мере, пока у твоего любимого опекуна не закончатся деньги. А их, ты знаешь, птичка, хватит ещё на несколько жизней вперёд.

Птичка…

Внутри меня всё закипает, но Егору до меня нет уже никакого дела. Кивнув другу, он тут же разворачивается и начинает уходить.

Птичка.

С невероятно красивыми распахнутыми крыльями, которые рассекают с обеих сторон прутья клетки, пробивая и ломая их.

Эта картина прямо перед глазами, выбитая чёрными красками на загорелой коже его внушительной спины.

Эта птичка – я.