Одержимый сводный брат

Глава 2. Лина

 

Мусорка – вот, где место его футболке.

Я даже не ленюсь, делая круг, чтобы выкинуть её у самого главного входа, где смогут увидеть не только те, кто стал свидетелями всего представления, но и сам Егор, который точно пройдёт здесь в конце дня.

Детский поступок, согласна, но иначе я не могу тягаться с Егором. И дело здесь даже не в физической силе, он никогда меня и пальцем не тронет, а вот морально… Я не настолько искусна в плетении интриг, как он. Не имею власти и статуса, в сравнении с ним – я никто. Поэтому только и остаётся делать ему маленькие пакости, которые его невероятно нервируют, хотя большинство из этих случаев он даже и не знает, кто перекладывает постоянно его ключи от машины, вырубает предохранители в его комнате, чтобы на утро он ворчал и пенял на очередной глюк не зарядившегося телефона, которые ему очень часто приходится менять, или разливает спиртное в салоне его автомобиля перед знойным утром, чтобы его встречал невероятный аромат. Да, я научилась быть незаметной, маленькой занозой, которая ему мешает, а найти никак не получается.

Конечно, это смешно, по сравнению с тем, что он сотворил со мной и моей жизнью, но каждый раз, слыша его гневные ругательства, мне чуточку становится легче.

Красивый, сексуальный и необычайно совершенный Егор Кайманов стал моим непрекращающимся кошмаром. От него можно сходить с ума ровно так же, как и ненавидеть. Год назад моя голова кружилась только от одного его взгляда, захватывало дух от его голоса и этой кривой греховной ухмылки, а как подкашивались ноги и спотыкалось сердце при каждом его “Лина”. Я была зависима им, с немыслимым трепетом ожидая каждого нового дня, чтобы увидеть его, теперь же… Теперь я с ужасом открываю глаза по утрам, молюсь, чтобы мы лишний раз не пересекались в столовой за завтраком и вздрагиваю каждый раз, когда его обволакивающий хриплый голос издевательски тянет это ненавистное – “Птичка”.

Меня передёргивает: нет, это слишком для одного дня. Воспоминания мне точно сейчас не нужны. Те двадцать четыре часа отобрали у меня чересчур много, они были слишком прекрасны и одновременно ужасны, чтобы навсегда себе запретить возвращаться туда. В тот день и в ту ночь, что выпотрошили из меня жизнь.

– Ещё четыре месяца, – тихо шепчу себе под нос ободряюще.

Всего сто двадцать девять дней – и это всё закончится. Только эта мысль и держит меня на плаву. Уверена, никто даже и не догадывается о задуманном. По крайней мере, Егор слишком самонадеян и верит в свою власть надо мной, чтобы хотя бы предположить, что однажды мне хватит смелости вырваться из этой золотой клетки, изображённой на его спине.

 

Я игнорирую все наставления и прохожу мимо кабинета медика, направляясь прямиком в женскую уборную. Знаю, что делаю хуже сейчас себе, а не Егору, но мне необходимо первым делом увидеть себя в зеркало. Зрелище встречает меня так себе. Не то чтобы было всё плачевно, но с идеальными бровками придётся распрощаться на пару ближайших месяцев. Левая бровь рассечена прямо на сгибе. Но это не так страшно, как я ожидала. Единственный ужас – размазанная, высохшая кровь по щеке, нагоняющая моему облику несколько пугающий вид. Но это слава богу поправимо. Достаю из сумки влажные салфетки и тру скулу до тех пор, пока она не становится пунцового цвета, но зато чистая. Затем убираю несколько подтёков около глаза, и уже в более приемлемом виде направляюсь в медпункт. Так хоть у медика возникнет не так много вопросов и будет проще убедить в легенде каменного плеча Рима.

– Оу, – озвучиваю, стоит распахнуть дверь приёмной и замереть на месте.

Тот самый парень, что так не вовремя решил со мной заговорить, сидит в ожидании приёма. Моё сердце жалостливо сжимается. И это я ещё переживала по поводу своего вида? Чёрт, лицо парня почти не узнать. Опухший глаз, разбитая губа, под разбухшим, посиневшем носом запечённая кровь. Но при этом всё парень улыбается. Мне?

– Вот теперь я даже не сомневаюсь, что это – точно судьба, – говорит мне парень, а я так и остаюсь в дверном проёме, полностью обескураженная его словами.

– Судьба? – с непониманием переспрашиваю тихо.

А парень улыбается только шире, при том даже ни разу не морщится.

Он уверенно и так лихо кивает, словно у него сейчас ничего не болит.

– Определённо, – подтверждает тот. – Две встречи за один час. Только на этот раз, я уверен, нам никто не помешает.

У меня выходит несколько озадаченная и сконфуженная улыбка. Как‑то странно, что парень считает подобное судьбой, когда я была готова голову отдать на отсечение, что теперь он занесёт меня в список самых опасных вещей в мире.

– Ну, эту встречу точно нормальной не назовёшь, – совсем не разделяя его оптимизма, бормочу, всё‑таки двигаясь с места и заходя внутрь.

Парень неотрывно следит за каждым моим шагом, что немного заставляет нервничать. Мне уже как‑то и совсем неважно, что будет с моей бровью. В конце концов, я могу поехать в частную клинику, с которой у отчима заключён договор, чтобы не сидеть и не сгорать от неловкости и стыда, что парень стал невольным участником нашей семейной драмы, при том, что явно не считает меня виноватой. Но есть одно «но» – я не хочу ещё и придумывать легенду для Эдуарда, когда ему обязательно позвонят и сообщат, что со мной произошло. Поэтому выбираю набраться мужества и вести себя по‑взрослому, взяв ответственность за случившееся. Но сесть рядом с ним всё равно не могу, хотя он занимает определённо более удобное место на большом диване, я выбираю жестковатый на вид стул в углы приёмной. Кладу на колени сумку и начинаю бесцельно смотреть в пол, молясь, чтобы его вызвали, как можно скорее. Потому что чувствую это – его взгляд. Прямой и тяжёлый, хотя, когда изредка бросаю ответный, его глаза нельзя назвать враждебными. Он наблюдает за мной с любопытством и едва заметным весельем. Что ещё более странно, ничего веселого здесь точно нет.

– Парень? – внезапно спрашивает он, когда в очередной раз увожу взор.

Мне тут же приходится вернуть его к глазам парня. Тёмные, почти сливающиеся со зрачком, что очень сильно контрастирует с его светлыми бровями и волосами – цвета засохшей пшеницы.

Я так долго рассматриваю его, что немного забываюсь, поэтому встряхиваю головой, чтобы вернуться к его вопросу, хотя он мне совсем не понятен.

– Что?

– Парень твой, – повторяет блондин, – тот, кто приревновал тебя?

А вот теперь сразу понятно, потому что все до единого сразу думают, что таким образом Егор заявляет на меня права.

Из меня невольно вырывается усмешка.

– Приревновал? – качаю головой. – Нет, это точно не ревность.

– Тогда что?