Одна ночь – Две тайны
– Так и сколько вам лет? Сорок четыре?
– Тридцать шесть.
– Ой, – булькает она, рот ладонью прикрывает, краснеет. – Просто темно на улице. Плохо рассмотрела… Я не хотела..
– Я что, похож на того, кто обижается по пустякам? – в своей привычной ворчливо‑стариковской манере перебиваю я.
Ну, чем не старик?
Света резко замирает и головой мотает. Боится даже вздохнуть.
– Не‑а. Что вы? Нет, непохожи совсем.
Что‑то я палку перегнул. Снова запугал девчонку.
– Ну, а у тебя когда день рождения? – перевожу тему, прекращая строить из себя не пойми кого.
Ей хоть восемнадцать‑то есть вообще?
Света вздыхает. Вздох был таким тяжким. Как будто её легкие работают с перебоями. Будто они отродясь не видели такого объема вдыхаемого кислорода.
– Сегодня. Юбилей. Двадцать уже стукнуло, – отвечает она скромно, чем огорошивает меня. С тоской смотрит на свои злосчастные баранки. – Я украла их не потому, что у меня сегодня день рождения, а на моем праздничном столе даже конь не валялся. Если честно, я даже не вспомнила бы о нем, если бы вы не спросили.
– А зачем же ты их украла?
Я совсем не осуждаю. Мне любопытно.
И мне также тоскливо, что в такой день ее "праздничный стол" отнюдь не выглядит праздничным.
Он так же пуст, как и моя треклятая жизнь…
– Меня обманули. Люди, на которых я работала, не заплатили мне. Мало того, они еще и документы мои себе прикарманили, – давится она своими слезами, а утешить я ее никак не могу. Хочу, но не могу. – Я пять дней просидела, обивая порог их дома. Надеялась, что они вернут мне хотя бы паспорт, а они… Они сказали мне, если я не уйду, то не побрезгуют и пустят меня по кругу! Я еле ноги волочила за собой. Сил уже никаких не оставалось. Я понимала, если не отчаюсь на кражу, то просто подохну от голода. Вот поэтому. По этой причине я украла хлеб, чтоб продержаться еще немного…
Впервые в жизни я испытываю глубочайшую ненависть к людишкам, не имеющим ко мне никакого отношения.
Это то же самое, что защищать свою родину, которой, откровенно говоря, ни ты никуда не сдался, ни она тебе ни в какое место не уперлась.
Но ты все равно должен. Ты обязан. Это твой долг. Потому что "никто, кроме нас.."
Так и сейчас. Вроде услышал душещипательную историю незнакомого человека. Наши пути с большей долей вероятности разойдутся в ближайшее время, а защитить все равно хочется. Проучить тех ублюдков, чтоб мать родная не узнала при опознании.
Не потому, что я мужик, а значит должен постоять за беззащитную девушку.
А потому что кроме меня ей уже никто не поможет. Никто не спасет. Никто не даст ей шанс продержаться в этом жестоком мире как можно дольше.
– Что это были за люди? На кого ты работала? Что делала? – цежу я сквозь зубы.
Злость душит меня так, что я непроизвольно сжимаю обивку руля, представляя как сдавливаю их глотки.
Ещё чуть сильнее сожму – и баранка превратится в полумесяц. Сломаю.
– Я не знаю, кем были эти люди. Я видела лишь одного парня. Лохматый такой, прихрамывает на одну ногу. Он забирал мои документы в качестве залога. А я в это время разносила посылки по адресатам. Работа была легкой, к тому же обещали платить сдельно. За одну такую посылку мне обещали пятьсот рублей. Итого: две тысячи. Это были огромные деньги для меня. Я согласилась, даже не думая.
Шестеренки в голове закрутились.
Лохматый. Прихрамывает на одну ногу.
Знаю я одного такого имбецила, подходящего под описание. На его несчастье, я понял о ком речь ведется.
– Какие это были посылки? – спрашиваю, чтобы точно быть уверенным в своих домыслах.
– Не знаю, – жмет она тонкими плечами. – Маленькие со спичечный коробок. Я не заглядывала внутрь. Мне не разрешалось этого делать.
Резко жму по тормозам. Кулаки наливаются свинцом. Превращаются в кувалды.
Все нутро мое желает того, чтобы я развернулся в обратную сторону.
Нагрянул в тот притон, организованный "Костылем", и произвел в нем тотальную зачистку. Сравнял с землей. Чтобы лет двадцать еще после моего нашествия флора на этом месте не смогла восстановиться.
– Свет, ты доверилась не тем людям! – выпаливаю я чрезвычайно возбужденно. – Ты сбывала наркоту в, так называемых, "закладках". Эти люди наркоторговцы! Барыги, одним словом! А ты была с ними заодно! Тебя ведь могла полиция выловить! И знаешь, что в таком случае тебе бы светило? Десятка, как минимум! Десять лет коту под хвост за две тысячи рублей! Ты головой‑то хоть немного думай!
Сегодня я иду на рекорды. Сроду столько слов за один присест не говорил. А тут разошелся.
Ну так вывела! Как можно быть такой безголовой дурехой?
Света тут же в угол забивается. Подбородок дрожит, глаза на мокром месте становятся. Она голову роняет на грудь. Делает вид, что из‑под ногтей грязь выковыривает. И тихо всхлипывает, как мышка.
– Я не знала, – гундосит она. – Они говорили, что это безопасно. Ни один закон мною не будет нарушен.
– Один, – уже более спокойно отчитываю. – И так уж вышло, что в нашей стране, практически ничто так не карается, как то, чем ты занималась.
Света берега совсем попутала.
Вместо того, чтобы трястись, поджав хвост, как это делала раньше, она скидывает на пол свои "хлебобулочные", напрягает "ягодичные" и отстегивает ремень безопасности. Привстает из кресла и кидается на меня с объятиями.
– Я правда не знала, – ревет она мне прямо в ухо так, что барабанная перепонка дребезжит и надрывается. – Боже, что бы было вообще, если меня поймали?
Тело все деревенеет. Я лишь свою тяжеленную руку приподнимаю. Смотрю на то, как она зависает в воздухе над Светиной "светлой" головой с растрепанной шевелюрой.
Раз, два, три. Пять секунд проходит, пока я не опускаю ладонь на спину молодухи. Поглаживаю.
– Тише. Все хорошо, – говорю тихо, насколько это возможно, но один фиг не получается. Годзилла ещё шептать не научился. – Сейчас ты уже в безопасности. Больше ты в беду не попадешь.
– Как я могу вам верить? – плачет она, слезы скатываются на рукав моей рубашки. – Они мне говорили то же самое, а теперь… Теперь я осталась без документов! У меня ничего не осталось, кроме жалкой буханки хлеба, которая и та мне по факту не принадлежит.
– У тебя теперь есть я. Тебе придется поверить мне. Придется, если хочешь вернуть себе все, что когда‑то было твоим.
