Однажды ты пожалеешь

9

 

 

Катрин шагнула вперед, остановившись передо мной почти вплотную. Её подружки встали рядом.

Высокая, с короткой стрижкой под пацана, вперилась в меня равнодушным, тупым взглядом. При этом она беспрерывно работала челюстями, с хрустом поедая чипсы, которые горстями загребала из шелестящего пакетика. Одну бровь у нее пробивал черный гвоздик. И на ушах колечек – собьешься считать. А вообще, если б не юбка и не черный лак на коротких ногтях, я бы еще задумалась: девушка это или парень.

Вторая подружка то и дело искоса посматривала на Катрин, а потом поворачивалась ко мне, копируя позу и выражение звезды. Только ей, очень худой, даже костлявой и какой‑то дерганой, не давались плавные движения подруги. Просто комедия на нее смотреть, правда сейчас мне было не до смеха, учитывая ситуацию.

Что они собраются делать? Бить меня? Толпой одну? Вот так сразу, в первый же день? Ни за что ни про что?

Совру, если скажу, что я не испугалась. Очень даже испугалась! Прежде никто меня и пальцем не трогал и, уж конечно, сама я тоже ни с кем не дралась. Так что отпор дать не сумею – и неважно, втроем они на меня накинуться или вдесятером.

Сердце тяжело ухало в груди, и под ложечкой противно ныло от страха. И боялась я вовсе не боли, а унижения и позора. Это самое страшное. Потому вздернула подбородок повыше, чтобы никто не догадался, как я трушу.

Катрин демонстративно оглядела меня с головы до ног и состроила гримасу: «Боже, что за убожество».

Я с независимым видом попыталась их обойти, но подруга с чипсами несильно толкнула меня в плечо.

– Куда?

– Тебе же сказали, – влезла вторая подруга, повторяя даже интонацию Катрин, – познакомимся поближе.

Остальные девчонки топтались за спинами этой троицы. Наблюдали, кто со скукой, а кто и с любопытством, как будет проходить «знакомство поближе».

– Может, оставим всё так, как есть? А то, если честно, ты не в моем вкусе, – выпалила я Катрин в лицо.

В первую секунду она вскинула брови, а затем переглянулась с подругами.

– Что‑то она слишком борзая для деревенщины.

Потом снова повернулась ко мне:

– Ау! Очнись. Ты уже не в своем Задрищенске, чтобы так борзеть.

– Да я ещё даже не начинала, – отчаянно блефовала я.

– Да ты, смотрю, вконец охреневшая. Ну, что, Ксюха, расскажем новенькой, как надо себя вести? – звезда повернулась к той, которая поедала чипсы. – Подлечим немного от борзости?

– Легко, – дернув плечом, ответила она, не прекращая жевать.

– Ну что, пойдем за школу? Посмотрим, надолго ли твоей борзоты хватит, – едко улыбнулась Катрин.

Язык мой – враг мой. Хотела, чтоб вышло как в чеховском рассказе «Пересолил», а вышло как в «Хирургии».*

В этот момент из школы вывалились, галдя и размахивая рюкзаками, мальчишки, с виду класс шестой или седьмой. И сразу же заинтересовались нашей беседой. Замолкли, уставились на нас, приоткрыв рты. Ну замечательно… Ещё и при зрителях позориться.

– Ну? – насмешливо спросила Катрин. – Чего застыла? Идем?

Она развернулась и стала медленно спускаться с крыльца. Потом бросила взгляд через плечо и коротко скомандовала:

– Ксюха! Ну!

Эта девушка‑парень Ксюха, не церемонясь, схватила меня за локоть и поволокла за собой, точнее, за Катрин.

Я выдернула локоть, прошипев:

– Руки убери! Без тебя дойду.

– Ну так двигай, а не стой столбом, – чавкая, отозвалась она.

От крыльца вправо вдоль школы уходила дорожка, выложенная плиткой. По ней меня и повели как под конвоем. Остальные девчонки из класса поплелись следом, некоторые – явно без особого желания, но, видимо, перечить местной звезде хотелось ещё меньше.

Я же шла и лихорадочно соображала, как буду обороняться. В том, что меня станут бить – никаких сомнений уже не было. Иначе зачем тащиться за школу? Даже у нас в Зареченске отношения выясняли за школой, правда, только пацаны и только класса до девятого.

Хоть бы там были камни или палки! Или какие‑нибудь железки… Сумкой можно было бы отбиваться, но сейчас, без учебников, она весила всего ничего.

Мы обогнули правое крыло школы и остановились рядом с какой‑то одноэтажной пристройкой, на двери которой зачем‑то висел дорожный знак «въезд запрещен». Я незаметно обшарила взглядом округу, но ничего, подходящего для защиты, не обнаружила.

Катрин, да и все остальные девчонки, почему‑то поглядывали на дверь, куда въезжать запрещено.

– А Исаева нет в тепличке? – спросила одна из девчонок, кивнув на пристройку.

– А я знаю? – как‑то слишком резко отозвалась Катрин. – Я что, его пасу?

Потом переключилась на меня.

– Ну что, новенькая, слушай и запоминай правила. Ты здесь никто и звать тебя никак. Тебя должно быть не видно и не слышно. Ходишь – не отсвечиваешь, ни на кого не смотришь. Пока тебя не спросят – голоса не подаешь. Ясно?

Ну что мне стоило сказать «ясно» и послушно потупить глазки? Но нет же, гонор лезет даже тогда, когда я сама этого не хочу.

– Ясно, – ответила я совсем не тем тоном, что ждала Катрин. С вызовом, короче, ответила, а потом ещё и прибавила: – А самое главное правило, видимо, это отсесть от Исаева? И не разговаривать с ним ни за что и никогда?

Она сию секунду вспыхнула, но сразу же взяла себя в руки.

– Ты что, бессмертная? Не боишься, что мы тебя прямо сейчас ушатаем?

Но тут я, неожиданно даже для себя, подалась к ней и, глядя в её глаза в упор, негромко произнесла:

– А ты не боишься, что я потом тебя встречу… как‑нибудь вечером… когда ты будешь одна?

Катрин разразилась смехом.

– Девочки, вы слышали? Эта деревенская мартышка мне ещё и угрожает? Ксю, это вообще лечится?

– Проверим, – ее подруга, смяв пустой пакет из‑под чипсов, швырнула его под ноги. И… без всяких предисловий резко и неожиданно вздернула локоть и саданула меня прямо в лицо. Я толком даже понять ничего не успела, только ощутила, как во рту появился привкус крови.

Эта дылда мне губу разбила!

Но если б только это! В следующую секунду она ухватила меня так, что моя голова оказалась зажата в сгибе её локтя.

Катрин, сложив на груди руки, просто стояла и наблюдала.