Ошибки, которые мы совершили

Такер указывает на бумагу между нами:

– Ага, все выглядит так, словно они до сих пор не уверены. Может, тебе следует подождать, пока они предложат первый класс.

Такер пользуется моим молчанием, чтобы сфотографировать наши стаканы с кофе и билет, а потом выкладывает снимок в Сеть. Секунду спустя мне приходит уведомление, что меня отметили в посте с подписью «Строим планы», и я испепеляю Такера взглядом.

– За что ты меня так ненавидишь?

– Мне нужны доказательства, что разговор состоялся, чтобы прикрыть собственную задницу. – Он смотрит на меня с язвительной ухмылкой. – Кроме того, ты уже фактически согласилась.

Я стискиваю зубы.

– Я не еду.

От мысли, что я увижу всех, увижу его, у меня разрывается сердце, и я ненавижу Такера за такое предательство.

– Эллис, прошел целый год. Ты вообще не собираешься возвращаться? Не хочешь видеться ни с кем из дома?

– Я вижу тебя почти каждый день. И с осени мы будем учиться в одном колледже.

– Это не то же самое. – Такер откидывается на спинку стула и пристально смотрит на меня. Его длинные пальцы касаются татуировки на левой руке – нервная привычка, характерная и для его братьев. – Ты боишься?

Я смеюсь, но это пустой звук даже для моих ушей. Такеру всегда удается добраться до тех сторон моей души, которые я пытаюсь скрыть. В моем ответе звучит отчаянная нужда, и я ненавижу себя за это.

– Они сказали, что я должна приехать?

– «Они»? – переспрашивает он. Такер хочет, чтобы я объяснилась, потому что считает: если я произнесу имя Истона вслух, это станет своего рода прорывом. – Эллис Трумэн, на билете на самолет стоит твое имя.

– На билете, который купил твой отец, – уточняю я.

– Я уже говорил тебе, мама просила тебя приехать домой на все большие и маленькие праздники, которые отмечают в Америке. Она хотела быть на твоем выпускном. Ты и правда думаешь, что мне сойдет с рук, если я не привезу тебя домой на ее день рождения?

Я рассматриваю свои ногти. Выпускной – словно натянутый нерв между нами. «Эгоистка и нахалка» – так назвал меня Такер, когда я сказала, что не хочу, чтобы его мама приезжала. Потребовалось несколько недель, чтобы наш обоюдный гнев утих. Тот факт, что он снова напомнил об этом, означает, что он решил: это стоит борьбы.

– Знаю, выглядит так, будто она хочет меня там видеть, но…

Такер открывает и закрывает рот. Потом снова открывает.

– Я размышляю о том, чтобы стукнуть тебя. Ты превращаешь меня в плохого человека.

Такер никогда не сделал бы мне больно.

– Я все еще не знаю, как быть с работой.

Он смеривает меня взглядом, а потом проводит пальцем по стакану с кофе.

– Истон не приедет.

Я поднимаю голову – мне не удается сдержаться. Как бы я ни старалась! Целый год попыток не обращать внимания на то, как у меня внутри все сжимается, как я поворачиваюсь, когда мне кажется, что я слышу его имя. Но некоторые вещи просто неотделимы от нас, подобно дыханию.

– Какая мне разница, будет он там или нет?

Он тычет в меня пальцем.

– Вот это самое раздражающее из всего, что ты делаешь.

– Что?

– Из всего того, из‑за чего мне хочется утопить тебя в океане, это хуже всего. Хуже, чем твой храп, чем твои причмокивания, когда ты жуешь жвачку, чем то, как ты брызгаешь на себя абсолютно все духи в дурацком магазине косметики. Я терпеть не могу, когда ты делаешь вид, будто я не знаю про тебя и Истона.

На самом деле он не знает. Никто не знает. Я даже не уверена, что сама понимаю все стоны и вздохи, что составляют меня и Истона.

Такер отпивает кофе, и тот оставляет пенку у него на верхней губе. Он слизывает ее, как щенок.

– Истон тебе писал? Или звонил?

– Нет.

Такер расслабляется, словно я только что сообщила ему отличные новости.

Я сглатываю – по большей части свою гордость.

– Он действительно не приедет? – Надеюсь, что он не услышит в моем голосе разочарования.

На его красивом лице появляется раздражение.

– Конечно, он приедет. Это же пятидесятилетний юбилей его матери. И ты тоже там будешь. Не глупи!

– Такер!

Он меня игнорирует и наклоняет голову.

– Ты точно с ним не говорила?

Я откидываюсь назад.

– С тех пор как уехала.

Он играет желваками.

– Ты должна ему позвонить, Эл.

Он, похоже, замечает страх у меня на лице, потому что в следующую же секунду у него в руке оказывается телефон.

– Что ты делаешь? – Мой голос полон паникующих ноток, которые мне, кажется, не скрыть.

– Собираюсь покончить с этим дерьмом. – Он нажимает три кнопки.

«Неистовый Исти» – имя вспыхивает на экране телефона, который он кладет между нами.

– Такер! – Раздается один гудок, второй. Я чувствую, как у меня в желудке бурлит кислота. – Нет, – произношу я. – Такер, повесь трубку!

Он как будто не слышит меня. Я прошу себя встать и уйти.

– Пожалуйста!

Третий гудок. Я не могу здесь сидеть. Четвертый гудок. Мне надо…

– Что? – Из телефона доносится голос Истона, глубокий и слегка хриплый.

Такер переводит взгляд на телефон и замечает:

– Долгая ночка?

Я слышу, как Истон разминает мышцы после сна, и вспоминаю, как именно это выглядит: его длинное тело вытягивается, грудь расширяется.

– Что тебе надо?

– Как поездка? – Такер смотрит на меня. Ждет, отразится ли у меня на лице удивление.

– Что тебе надо, Дятел? – повторяет Истон, называя брата прозвищем.

Я испытываю боль, слушая, как они разговаривают друг с другом. Я скучаю по этому сильнее, чем готова признать.