Осколки сфер. Часть I
– Битва длилась много дней и ночей, – тем временем рассказывала Бабушка Йон. – Обе армии сражались без отдыха и сна. Многие падали замертво не от ран, но от голода и усталости. И погибшим не было числа. Земля скрылась под грудами мертвецов. Мы шли в бой, попирая стопами тела врагов и друзей. И всё же мы отбросили вторженцев обратно на их острова. – Она остановилась, протянула дрожащую руку к своему кубку, залпом осушила его, вздрогнула, крякнула и продолжила глухим голосом: – Домой вернулись немногие… А в городах и деревнях остались лишь те, кто вовсе не мог держать оружие: дряхлые старики, женщины на сносях, молодые матери, маленькие дети…
При этих словах Дедуля Йон – дедушка Йон‑Йона и один из последних мужей Бабули Йон – издал спазматический звук, напоминающий попытку вздохнуть. Дженна была уверена, что ему вторил довольный смешок Дхара Нэваала.
– Чу‑удная история, – шепнул ей на ухо демон боли. – Чу‑удная водица…
– Не лезь к ним, – глухо предупредила Дженна.
Она подняла свой кубок с «живой водицей», сделала глоток и прикрыла глаза. Обжигающий напиток коснулся губ чародейки, будто поцелуй любимого, и горячие волны разлились по телу, точно давно забытая магия пламени вновь наполнила его. Дженна поморщилась и стиснула зубы. Демон боли получил свою долю праздничного ужина.
– Твои аппетиты уж больно возросли… – недовольно заметила девушка.
– Что делать? Твои новые друзья угнетают меня своей жизнерадостностью, – пожаловался Тринадцатый.
– …О, и не тебя одного, – ухмыльнулась чародейка.
Рассказчица закончила историю заунывной песней о героизме альвов. В ней повествовалось о светлой надежде и о страшных потерях. Бабушка пела о том, как гоблины ждали, да так и не дождались подмоги от тёмных эльфов, как после битвы ушли под землю и больше уже не появлялись на поверхности гномы Гулна.
Дженне казалось, что от усталого, надломленного голоса Дубабушки может треснуть не только её череп, но сама основа мироздания. Гоблины были хорошими, но душа её маялась в Нора. Будто бы Дженна была в этом городе не на своём месте. Она была не там, где должна… не там, где нужна.
Незаметно поднявшись, девушка плотнее закуталась в шерстяной плащ и выскользнула на улицу. Она долго шла по подвесным улочкам Нора и, пройдя загоны со сторожевыми овцами, растворилась во тьме леса. Путь Дженны лежал по витиеватым тропкам, проложенным между болотами, и вёл сквозь лесные ворота к верещатнику.
Чародейка частенько гуляла там ночами, сама не зная точно, ищет ли она испытаний на свою головушку или же хочет отдохнуть от излишне шумных и весёлых мири. Иногда навстречу ей, освещённые призрачным сиянием болотных огоньков, двигались драугры.
Некоторые из них при ближайшем рассмотрении оказывались прилично одеты и даже причёсаны. Эти были дружелюбными. Их семьи продолжали заботиться о своих погибших родных: заплетали им косы, латали дыры в одежде и чинили обувь.
Если Дженну от тёплого крова гнала жажда одиночества, то мертвецы, ведомые тоской и полузабытыми чувствами, возвращались домой. Там они грелись у очага, слушали голоса близких и снова уходили туда, где когда‑то расстались с жизнью.
Нередко встречались у верещатника опасные мертвецы. У таких не осталось ни друзей, ни родных, и на земле их держала лишь злоба. Одинокие, дрожащие и скулящие, они готовы были разодрать любое живое существо. Без лишних раздумий чародейка прерывала их мучения быстрым взмахом своего клинка или лёгким движением пальцев.
Дженна больше не чуралась силы мёртвой воды, всё чаще прибегая к ней. Она пленяла и прощупывала драугров, надеясь объяснить это жуткое явление. Чародейка хотела понять, что нарушает естественное течение витали и как это исправить. Однако каждый раз ответ ускользал от неё. И каждый новый эксперимент заканчивался лишь болью в суставах…
От вересковых пустошей до болотных лесов вели особые врата. Пожалуй, сумеречные лисы назвали бы их лисьими или теневыми. Альвы мира Сет дали им названия в честь мест, куда те открывали проходы: лесные и луговые. С одной стороны, врата являли собой два древа, образовывающих большую арку между своими свитыми стволами. С другой – это были высокие вертикально стоящие камни.
Выйдя из лесных ворот к луговым, Дженна погрузилась в заросли вереска. Девушка шла сквозь него, и шаги её были тяжелы, будто продиралась она сквозь высокие сугробы, а вокруг стояло не лето, но зимняя стужа. Не более легки были и думы чародейки.
Прошло уже столько времени, а неизвестный маг, который помог ей пройти в мир Сет, так и не проявил себя. И уж тем более Дженна не рассчитывала, что вдруг в небесах появится силуэт чёрной птицы.
Если бы Сайрон был жив, он нашёл её. Если бы Сайрон обладал той же природой, что и она – погибал и возрождался в новых мирах, – он отыскал её…
Но нет, никто не нашёл Дженну. И чародейка запретила себе надеяться. Она запретила себе думать о прошлом. Она старалась жить дальше и радоваться тому, что цела: осталась при руках, при ногах, видит и слышит…
Гоблины мири смогли пережить свою трагедию. Они даже свыклись с мертвецами. Сможет и Дженна. Так она решила.
Замерев посреди верещатника, чародейка подняла взор к небу. Стояло чернолуние, и безоблачная синяя даль сияла, мигала и переливалась россыпями звёзд. Некоторые из созвездий Дженне были хорошо знакомы, другие выглядели совершенно чужими.
Непобедимый Охотник, как и прежде, смотрел на неё свысока своими тремя самыми яркими звёздами. В этом мире их считали тремя глазами сестёр Провидиц – богинь Судьбы и называли их именами: Йорлог, Хальду и Инлаш.
Небесный Охотник девушку ничуть не удивлял, ведь и луна в Сет была такой же, как и в Сии, разве что её серп лежал более вертикально… Однако, глядя на небо, бездонное, завораживающее, прекрасное – чародейка больше не испытывала прежнего трепета.
Лишь неизмеримая тоска и затаённый полузабытый ужас погони возрождались в сердце девушки. Слишком хорошо она помнила, как безжалостны оказались к ней течения междумирья – конечно же, не сама звёздная сфера, но некая тонкая её часть, связывающая миры, планеты и звёзды воедино.
Она же и разделяла… Разделяла странников и хранителей, любимых, супругов, родителей и детей.
Стиснув зубы, Дженна закрыла глаза и тихонечко взвыла. Она плакала, но глаза её оставались сухими, словно бы свет междумирья иссушил слёзы, навсегда лишив возможности выплакаться. Одновременно с разных сторон девушке вторил вой драугров.
Сейчас Дженна была там, где должна. И Дженна была не одна.
Они выли, и вместе с тем оживал верещатник. Гудела земля, раскачивались растения, и вздрагивал воздух. Место силы пело, подобно невидимому древнему существу.
Его тихий зычный голос на некоторое время изгонял злобу из сердца и наполнял смятённый ум спокойствием. Чародейка внимала ему, точно пила мёд: горький, льдистый и стократ более пьянящий, чем «живая водица».
Через некоторое время вой Дженны сменился песней… Девушка тихо вторила музыке мёртвой воды и удивлялась самой себе. После глотка витали смерти боль хотя и затихла, но продолжала сжимать горло, и когда‑то насыщенный, гибкий голос чародейки стал походить на сухой шелест.
