Основа жизни

И втекала в меня и заполняла меня полностью томительная нега. Любовь моя первая, такая долгожданная и хрупкая. Такая трепетная и беззащитная, что страшно показать её, вдруг сломают.

Сева очень медленно стал замыкать круг своими руками. Продолжал смотреть на меня. И почти прижал к себе…

– Да я тащусь!!! – налетела на меня Куча, чуть не сбив с ног. – Вот это махач!

– Бычков! Не ожидала, не ожидала, – игриво протянула Сонька Лядина.

Я скривилась всем лицом и отошла от Севы в сторону. А девчонки что‑то говорили ещё, Васин залез в женскую раздевалку подбадривать друга. А я с улыбкой закинула сумку на плечо и, взяв толстовку, ушла.

 

 

 

4

 

В классе было всего два свободных места. Не пришла Тугарина, покалеченная своим воздыхателем Трэшем. Он пришёл, зубоскалил Шише и что‑то рисовал в своей тетради. Шум стоял невыносимый перед русским. Куча почему‑то подсадила к себе Мошкина и отвешивала ему подзатыльники.

На первой парте сидела Анька Белая Плесень, покинутая Тугарой. В жутком бордовом свитере. Подняла на меня невинные голубые глазки и тут же опустила. Ресницы у неё, как мукой припорошенные. Мне она не нравилась, а вот Шише так очень. Ему черномазому контраста захотелось. Приличная девочка и полный отстой школы, выползающий из‑под плинтуса, когда пора идти в столовку.

И ещё одно место было на среднем ряду, на нём лежала школьная сумка Севы, он её быстро убрал. Смотрел на меня и улыбался.

Я тоже улыбнулась, спокойно обошла Анечку стороной и села к Бычкову.

– У‑у‑у, – дружно завыл наш класс.

Мы с Севой… В общем, мы нашли друг друга. Глаза опустили и покраснели.

Больше ничего интимного между нами не произошло, кроме того, что Сева весь урок русского вникал в суть, а я балдела от того, что он рядом.

Яркий луч солнца проник сквозь серые тучи и залил золотом его густые волосы.

В классе тихо, потому что урок вела Маргарита Петровна – наша любимая классная руководительница. Все отстающие обязаны ей тем, что учатся в одиннадцатом классе. Она и поговорит, и подтянет, и слово доброе замолвит перед директором и завучем.

Я достигла своей цели. Так легко, что даже не верилось. Интересно, все мои цели будут так же осуществляться без проблем? Сева держал меня за руку. Мы молча ходили с ним от одного кабинета до другого. Потом так же в столовую, где молча сидели рядом. Никакого дальнейшего развития событий пока было не нужно, мне и так хорошо.

Мы остались одни в кабинете русского и литературы, потому что это был наш кабинет. Сняли на первой парте стулья и уселись.

Необычно, что вокруг тишина и никто в спину ручкой не тычет. Даже захотелось ночевать здесь остаться.

– Алгебра, – вздохнул Сева. – Будем тебя подтягивать, Леся Каморкина.

– Подтяни меня, подтяни, Себастьян Бычков, – тихо хихикала я.

Он сверху посмотрел на меня потемневшими глазами, и застыла на его губах улыбка.

– Это было пошло, – довольно протянул он.

– Пошлые здесь только ваши мысли Себастьян… Как вас по отчеству? – подперев подбородок ладонью и развалившись на стуле, внимательно смотрела на него, так же, как он на меня.

– Генрихович.

– Mein Licht ist aus, ich geh' nach Haus,– пропела я отрывок из детской песенки.

– Мой огонёк погас, я ухожу домой, – быстро перевёл Сева и в глазах мелькнули огоньки и уже не гасли, потому что это было нескрываемое восхищение. Он заворожённо прошептал. – Ты что, знаешь немецкий?

– Немного, – похвасталась я.

– А знаешь, каким может быть выражение, если показатель корня целое нечётное число?

– Не‑а, – хихикнула я.

У меня пальцы чесались, хотела откинуть светлую прядь, что неровно падала на его лоб. Я рассматривала его так пристально, что он вроде перестал дышать.

– Оно может быть… – прошептал он, медленно наклоняя ко мне голову. И я стала так же медленно отдаляться. Потому что жар подступил к лицу, я вспыхнула в мгновение пожаром. Ведь он так близко и смотрит… Не по‑Бычковски, не по‑Севенски, а как сильный и скрытный Себастьян Генрихович, оставшийся с Лесей Каморкиной в классе наедине. Опасно так.  –  … Отрицательным.

– А если чётное? – выпрямилась я, смутившись и поняв одну важную вещь – ничего я не знаю об одноклассниках.

– То положительным, – выпалил он и забрал мою тетрадь. Это произошло слишком быстро. – Что ты вообще записывала?

– Отдай! – опомнилась я.

С реакцией у Севы всё в порядке, он почти мгновенно выставил своё плечо, на которое наткнулись мои руки и отвернулся.

Тетрадь, исписанная одним словом, привычно открылась на середине в его руках. Там гипнотизирующие рисунки разными шрифтами…

– Отдай!!! – кинулась я на него с кулаками, но Бычков просто поднялся со стула, и я свалилась с него. – Дай сюда!!!

Пришлось по стулу до него добираться.

– Одиночество – основа моей жизни!

– Га‑а‑ад!!! – заорала я таким свистковым регистром, что у самой уши заложило.

Он тут же сунул мне тетрадь в руки.

– Леся, успокойся! – перепуганно уставился на меня.

– Ненавижу, – я быстро схватила свои вещи и рванула к выходу.  Но добежать не получилось, Бычков перегородил дорогу, заслонив собой дверь.

– Сядь, – грозно приказал он, скрестив руки на груди.

Я стала отступать. Дыхание сбилось, я вдруг почувствовала панику. Все эти Любкины рассказы о том, как её в классе лапали, всплыли в один момент.

– Отпусти меня, – с ужасом прошептала я, уже не видя в нём никого, кроме очередного Химера.

– Леся, пожалуйста, – он опустил руки. – Не бойся. Ты, как зверёк.

– Это ты зверь! Я предупреждаю, – я продолжила пятиться, пока не наткнулась попой на стол Маргариты Петровны. – Я в окно выпрыгну.

– Больная! – испуганно выкрикнул он. – Я только надпись прочитал.