Основа жизни

Я открыла общую тетрадь      в самой середине. Там уже было несколько листов исписано одним словом. Я писала печатными буквами, письменными, разными шрифтами. Каллиграфии меня учил папа, говорил, что это развивает моторику и головной мозг. Для чего, забыл пояснить.

Ровным красивым почерком с вензелями я опять написала: «Одиночество». Хотела подчеркнуть, но под этим словом написала мелким шрифтом: «Основа моей жизни».      Одиночество. Одиночество. Одиночество.

Я взяла простой карандаш, им стала писать это проклятое слово, которое так ярко отражало меня, как часть Вселенной. Уродливой, извращённой Вселенной, где я потеряла свою золотую медаль, где нет основы моей жизни, и я пропадаю, падаю куда‑то в бездонную пустоту на дно маминой бутылки… Мне лучше не быть… Я никому не нужна, даже себе…

Прозвенел звонок с урока, я закрыла тетрадь.

– Сева, Леся, останьтесь,– попросила математичка.

Я вздрогнула, и даже мурашки по телу пробежали. А при чём тут Сева? Это же я вроде ни хрена не делаю на уроках.

Застегнув спортивную сумку, нахохлившись, я встала у стола учителя, сунув руки в карманы.

И он встал рядом.

Высокий, сильный, красивый.

И весь такой приличный, что во мне проснулась совесть, подсказывающая, что лучше не крутить перед ним попой, не навязываться и не давать повода. Ведь мужчины – народ конкретный, как завещала Ложка. Он поймёт неправильно, возьмёт меня за руку…

Горячую руку.

У него такие длинные пальцы…

Ладонь такая, что вся моя рука в ней спрячется. От него пахнет вкусно жвачкой и лосьоном для бритья. А ещё, когда потеет, мне не противно. Не знаю почему, просто я его воспринимаю таким, какой он есть.

Зачем хорошему парню плохая девчонка?

Я даже заигрывать не буду, пошёл он в свою чистенькую богатую семейку, к своим чистеньким богатеньким подружкам.

Сева, у тебя есть подружка? Какая‑нибудь дочка банкира по интернету слюнки на тебя пускает. На тебя, Сева, многие смотрят с желанием. Потому что ты самый классный парень в этом посёлке. В этой стране, на этой планете и во всей моей Вселенной под названием: «Одиночество».

 

– Леся, ты меня слышишь? – Спросила училка.

– Почти, – отозвалась я.

– Каждый день после уроков будешь заниматься с Севой. Вы будете делать домашнее задание. Севе автоматом ставлю по зачётам отлично, тебя вытягиваем на тот уровень, который ты можешь и должна держать!

– А он после уроков в пустом классе не будет ко мне приставать? – нагло поинтересовалась я. Бычков хмыкнул и запрокинул голову назад. Такой весь… обалденный.

То есть я собиралась с ним поиграть, а сама взяла и втюрилась?

Только этого мне не хватало.

С влюблённой девушкой можно делать всё, что захочешь. Возьмёт потом и кинет, потому что на нём джемпер светлый и кроссы дорогие.

– А то вы мою подругу в прошлом году оставили с носорогом… С Мироном Корсаровым в классе, он её тут зажимал на парте, – продолжила я.

Училка покраснела, с ужасом взглянула на меня.

Вообще в нашей школе практика обычная, что кто‑то кого‑то подтягивает. Учителя не справляются, поэтому скидывают на учеников часть проблем, обещая кучу ништяков.

– Леся, – вздохнула Ирина Борисовна. – Я буду ставить тебе за домашние задания оценки в журнал. У тебя высокий уровень интеллекта. Ты можешь поступить в высшее учебное заведение.

– И на что жить? – хмыкнула я, глядя на неё испытующе.

– Повышенная стипендия, – она стала такой доброй. Лицо полное сочувствия.

– Шесть тысяч? – усмехнулась я. – Не пробовали на шесть тысяч прожить? Ну да. Работать пойду…

Она всё правильно говорит. Только я не хочу. Мне в январе восемнадцать лет, и я сваливаю из дома, куда глаза глядят. Я бы раньше убежала, но Жопа‑Голова припугнула опекой. Но она – дура. Я уже всё узнала. Я могу прямо сейчас устроиться на работу и подать иск на эмансипацию. И свобода!      Одна проблема – жильё. Где жить? С мамой алкоголичкой? Не вариант. Она угробила наш дом до такого состояния, что как только придут люди смотреть, как я живу, сразу заберут в детский дом. А я туда не поеду, я не ребёнок. Мне осталось всего ничего: три месяца. Поэтому я не полезу на рожон.

– Хорошо, я согласна.

– Сева?

– Я согласен.

Объявляю вас мужем и женой.

Нет?

Зря.

Я отвернулась от них и пошла из класса.

 

****

 

– Каморкина!

Сева редко повышал голос. Он у него низкий, хотя сам он высокий.

Я нехотя обернулась. В полупустой рекреации школы было вполне тихо. Стояли у окон какие‑то носороги с девчонками из девятого класса. На нас внимания не обращали, там гормональный всплеск в любовном русле.

– Чего надо, Бычков? – я сделала скучающий вид      и посмотрела      ему в лицо. Надо его сфотографировать, чтобы остался на память такой красивый.

– Домашку делать, – он развёл руками, словно удивлён.

– Ещё обществознание.

– Отменили, заболела училка.

– Что так хочется на халяву тесты получить? – зло усмехнулась я.

– Конечно, – пожал он широкими плечами.

Насмехался.

Ему не нужно со мной оставаться после уроков, потому что я плохо учусь. Ему выгодно.

Так неприятно стало. Никому, конечно, не скажу, но я хотела бы… Чтобы он просто так со мной общался. Чтобы за ручку по школе… А не потому что выгодно.