Основа жизни
– «В своём уме?! Я никогда в жизни не прикоснусь к этой гадости!»
– «Не расстраивайся. Хочешь, я позвоню?»
– «Как не расстраиваться? Я пришла домой, она лежит трезвая. Уже надеялась, выбираться вздумала. Обрадовалась, как дура, посуду помыла, ужин приготовила для мамочки. Только до Шишкова сходила, возвращаюсь: уже сидит с мамашей Трэша, водяру кушает».
– « А к Шишкову что ходила?»
– «Твой дед с рыбалки приехал, рыбы мне дал. Я нажарила и половину Шише, у него же тоже отчим вечно пьяный».
– «Успокойся, прямо чувствую, что ты на взводе. Чем занимаешься?»
– «Всё бельё постирала, лежу голая, мёрзну. Не могу согреться».
– «Я б тебя согрел».
Смотрю на сообщение и понимаю, что я полная дура. В голове перебираю список мужиков, которые могут получить мой номер телефона.
– Бли‑ин, – откинула телефон и закрыла глаза. – Бычков, только не ты, только не ты.
Ладно, я лохушка до конца.
– «Люба, ты что пишешь?» – быстро напечатала.
– «Я не Люба, я Сева»
– «Ты – гад, Сева!»
Отключила телефон и взвизгнула от неожиданности: в окно кто‑то лез.
3
– Идиотка! – сквозь смех ругалась я на Сашку Верещагину, которая залезала в мою комнату. Я, прикрывшись одеялом, закрыла за ней раму. – Ты что творишь? Дверь вообще‑то есть.
– Я стучала, – Сашка сняла свои шлёпанцы.Куртку спортивную сразу скинула. На поясе широких мягких штанов затянула веревку.
Майка подчёркивала полное отсутствие груди и мощные плечи с толстыми руками. У Сашки гормональный сбой. Очень много мужских гормонов в организме, поэтому ведёт себя неадекватно. Показала мне предплечье, на котором был выбит рисунок оскалившегося бульдога.
– Папаша из дома за наколку выгнал, – Куча бесцеремонно забралась ко мне в постель и устроилась у стены.
Она забавная. Нагленькая, но родителей боится.
Под голову Сашка подложила бархатный валик синего цвета от дивана, что я прижимала к себе во время сна. Удобно.
Теперь Сашку буду обнимать.
– Подралась опять с ним? – строго спросила я.
– Ага, – удручённо призналась Верещагина. – С тобой буду спать.
– Я голая.
– Я пока не лесбиянка.
– Пока? – усмехнулась я и легла рядом с ней. Невольно прижалась, потому что Сашка была мягкой и горячей.
– А что? Если меня так колбасит с этими гормонами. Врачиха совсем озверела, сказала, лет десять пить надо. А я с них жирею. И вообще читала, что от гормонов этих опухоли растут.
– Не пей, – сонно ответила я.
– Так и не пью уже. Лучше усы под носом, чем сдохнуть раньше времени.
– Усы растут?
– Да.
– Сашка, – захихикала я и уткнулась ей в плечо. – Что за жизнь у нас с тобой ненормальная?
– Это всё школа виновата, – гоготнула Сашка. – Вот закончится, и не буду заморачиваться.
Странно, что я так же думала. Мне почему‑то всё время казалось, что двадцать седьмого января, в день моего рождения, жизнь изменится. Я стану совершеннолетней. Это какая‑то черта, за которой иной мир.
Проснулась я от того, что Верещагина захрапела. За окном была темень. В комнате сильный холод, а под одеялом тепло. Я дотянулась до своего телефона.
– Сашка, в школу пора, – я толкала подругу в бок, а сама смотрела, не пришло ли сообщение. Пришло от Любки, будь она неладна. Я вообще‑то Бычкова ожидала. На гада обиделся? А что обижаться, когда такой и есть.
«Химер появился, спрашивал, с кем ты в школе гуляешь. Лесь, будь осторожна, у него неприятности, он в посёлке не отсидится».
«Люба, голову включи. Это ты будь осторожна, ты же сестра».
«Ага, а ты его девушка».
«Глупость!»
«Но он‑то всем рассказывает именно это».
– Семейка идиотов, – фыркнула я и поднялась с кровати. Закутавшись в покрывало, побежала вниз за одеждой.
Мать так и не вернулась, и я пожелала от чистого сердца, чтобы она пропала и замёрзла где‑нибудь в подворотне.
Бельё моё высохло. Погладить было нечем, но я уже заяц стреляный, так развесила, что одежда оказалась не сильно мятой. Задубев насмерть, я поставила чайник.
– Слышь, Камора! Пошли ко мне чай пить! Мне стрёмно одной, а с тобой батя не выгонит.
– О!!! Сашка, – тряслась я, – Пошли. У вас сто процентов тепло в доме.
Это вначале мне было стыдно что‑то брать у чужих людей, кушать в школе бесплатно. А потом ничего, справилась со своим стыдом. Это, наверно, как с покалеченной любовью. Попадёшь к какому‑нибудь Химеру, он тебя испортит, и ты, порченая, воспринимаешь всё как должное, даже не вспоминая о своём смущении.
– У тебя куртка осенняя есть? – кричала мне Сашка на бегу.
– Зимняя, осеннюю спёрли, – отвечала, стуча от холода зубами.
Мы не добежали до калитки Сашкиного дома, прямо перед нами, завизжав тормозами, остановилась машина. Из новых иномарок. Окно опустилось, и нарисовалась довольная морда закадычного дружка Химеры.
– Привет, Лесь!
– Здрасте, – я обходила стороной машину.
– Химер сказал, что ты по одноклассникам пошла. Давай до школы подвезу.
– Я несовершеннолетняя. Статья, не забываем, – я шмыгнула за Сашкой в их двор и быстро закрыла калитку.
У родителей Верещагиной более приличный забор, высокий и железный.
– Прикинь, Саш, какая у меня слава. А я ведь девочка.