Отель «Калифорния». Двое на дороге

Машина стояла неровно: траектория не успела отклониться от обочины, правое переднее колесо ушло вниз и было готово ползти дальше. Для переднеприводного автомобиля это могло кончиться плохо.

Включив заднюю передачу, Громов сдал два метра – очень осторожно, приотпустил ручной тормоз лишь когда кузов заскрипел и ощутимо подался назад – и тут же вытянул обратно.

Салон выровнялся.

Пред капотом тянулись два черных следа, обочина осталась на безопасном расстоянии.

– Твою мать, – наконец сказал он облегченно.

И только сейчас почувствовал, что лоб взмок, а по спине между лопаток течет нехороший пот.

Нажав кнопку на двери, Громов опустил стекло.

Один из русских классиков писал, что метель пахнет арбузом.

Возможно, для старорежимного барина – сытого расстегаями и пьяного Шустовским коньяком – который уютно покачивался, укутанный медвежьей полостью, и глядел в ватную спину ямщика, метель им пахла.

Но никакого арбуза не почувствовал Александр Сергеевич Громов – пятидесятитрехлетний и одинокий на трассе М7, как Пушкин, которого черти понесли в Оренбург.

Для него метель пахла жизнью.

Он увидел машину издалека. Но мог отвлечься и заметить слишком поздно.

Он сумел объехать нечто, возникшее перед носом, не соскользнул с обочины. Все прошло на грани фола: «Нексия» могла не удержаться после критических ускорений – перевернуться и улететь под насыпь. С учетом почти полного бака грозил взрыв.

Никого не оказалось сзади, никто не врезался в корму – вся поездка пошла бы прахом, даже останься он жив.

И, в конце концов, тормозные шланги не лопнули при экстренном торможении. Их тоже стоило заменить по приезде; это было проще, чем проверять на дефекты.

Живой и невредимый, Громов сидел на заснеженной трассе в предвечернем нервном полусвете. Кругом летели вихри пурги, которой был безразличен двадцать первый век.

Но самым главным являлось то, что он остался жив.

Дорога была знакомой.

По ней Громов ездил бесчисленное множество раз, хорошо ориентировался на местности.

Совсем недавно он проехал отворот на Дзержинск – сейчас городок был на траверсе справа. Через тридцать километров начинался Нижний Новгород. Его предстояло объехать по южному краю, еще через тридцать ненадолго остановиться в Кстово.

Громов не брал с собой ни термоса, ни еды. Зная придорожные городки, он предпочитал подкрепляться там, где хорошо угощали.

Дальше предстояло проехать Чувашию, имея целью Казань – достаточно быстро, поскольку с наступлением темноты движение становилось менее интенсивным.

В татарской столице Громов собирался заночевать: из Москвы он выехал слишком поздно. Да и вообще полторы тысячи километров удавалось преодолеть в один прием лишь летом, разгоняясь до недопустимой скорости на участках, где это было безопасно.

Триста семьдесят километров от Кстово до Казани занимали не больше четырех часов, он успевал до закрытия ресторанов в гостиницах.

На следующий день оставалось преодолеть шестьсот километров по М7 до Уфы, потом еще сто двадцать по Р‑315 до своего города.

А там уже он мог расслабиться, сбросить груз поездки, вымыться добела и выпить две – а то и три – рюмки коньяка при неодобрительном молчании малопьющих жены и тещи, под неодобрительным взглядом совсем непьющего сына.

Но все это оставалось впереди; здесь безмолвствовала холодная пустыня, валил серый снег, небо нависло темной тяжестью и огни городов казались горящими на Марсе.

Человек, остановившийся в таких местах, ощущал себя песчинкой на сандалии бога. Или снежинкой на его начищенном сапоге – в зависимости от времени года.

В одном журнале Громов читал о прорывах цивилизованных стран.

Таинственная даже для него – профессионала компьютерной сферы – GPS‑навигация, бывшая прерогативой военных, начинала применяться в мирном быту. Обычные водители могли установить в машине прибор, показывающий положение на карте, строящий маршруты и предупреждающий об опасностях.

Правда, имелся комментарий скептика, который утверждал, что при дальнейшем развитии «глобального позиционирования» человек не сможет попИсать без того, чтобы его не отследила какая‑нибудь спутниковая система.

Предупреждение не казалось серьезным. Громов был бы счастлив иметь навигатор, перематывающий карту и говорящий приятным женским голосом.

Однако Запад, прогнивший до основания, жил в 2009‑м, а по бывшей шестой части суши тянулся даже не тысяча девятьсот, а 1809‑й год.

Громов поднял боковое стекло и опять остался в изоляции от всего мира. «Дворники», включенные на самый быстрый режим, кое‑как справлялись с сухим снегом, но было видно, что им тяжело.

Теперь стоило спешить дальше; трасса отличалась от города тем, что за несколько минут удавалось выехать из метели. Правда, точно так же можно было в нее въехать из ясного дня, но сейчас вихри бушевали над головой и впереди ожидало лишь лучшее. Худшее уже едва не случилось.

Как солдат, продолжающий бежать простреленным и лишь потом падающий замертво, Громов ощутил в себе смертную усталость.

При всех опытах такие ситуации случались редко.

Он понял, что чувствует себя не лучшим образом.

Несокрушимым из катастрофы мог выйти Голливудский киногерой с мужественной челюстью, каких не существует в природе. Нормальный человек, пролетев на волосок от смерти, на некоторое время становился покойником.

Больше всего Громову хотелось телепортироваться в гостиницу «Татарстан». Там он сбросил бы пропахнувшую запоздалым страхом одежду, принял душ, спустился в ресторан, заказал большой графин водки и блюдо селедки с луком. Напившись до помрачения, завтра он спал бы до расчетного часа. Дома по нему не скучали, а на работе он был начальником и мог задержаться на сколько угодно.

Но до Казани оставалось почти полтысячи километров. Громов подумал, что в таком полуубитом состоянии следует поменять планы и заночевать в Нижнем, хотя он не знал там ни одной гостиницы.

А туда надо было ехать быстро, пока остались силы.

Громов выключил «аварийку», подал сигнал левого поворота и выглянул в боковое зеркало.

Сзади не виднелось близких фар, момент был подходящим для выезда. Впереди обстановка тоже оставалась нормальной: в метель никто не спешил, не обгонял по встречной, не летел в лоб. Он выжал сцепление и потянул рычаг на себя; коробка «Нексии» позволяла на ровном месте трогаться со второй скорости, не тратя времени на первую.

Не успев нажать педаль газа, Громов потряс головой.