Отель «Калифорния». Двое на дороге

– Но и это не предел совершенству. Однажды одна… – он запнулся. – …Знакомая, работала в ресторане, достала по магазинной цене банку черной икры размером с… Ну, диаметром вдвое больше компакт‑диска и толщиной в вашу руку, синяя такая, жестяная и осетр на крышке… Икра, кстати, и в Ленинграде была не так, чтобы очень: в любом кино в буфете есть бутерброды, а купить невозможно.

– Икра черная в банке толщиной с мою руку… – Елена помолчала. – Сейчас стоит, как комплект зимней резины.

– Причем на дисках и для обеих машин, вашей и моей. Брежнев, сволочь поганая, всех осетров в Волге выловил, они так и не восстановились.

– Да, Александр… Неужели мы когда‑то могли поесть черной икры? Без мысли о светлом будущем, которое оказалось черным.

– Если бы поесть! Вы будете смеяться, но я ее сгноил. Не по незнанию, от жадности. Решил поэкономить, съел немного и спрятал. Потом достал – она покрылась плесенью. Сейчас бы нам эта банка пришлась кстати. Как видите, я тоже по рыбному сходил с ума. Нас с вами, Елена, связывает много общего.

– Нас с вами, Александр, связывает гораздо больше, чем вы можете представить, – очень серьезно сказала она.

– Увы, рыбное меню осталось в прошлой жизни. Как и почти все, что тогда казалось само собой разумеющимся.

– А что, в вашем… нынешнем городе плохо с рыбой?

– Плохо – не то слово, – он вздохнул. – В этом регионе понятие рыбного меню отсутствует. Ни рыбы, ни морепродуктов, а если и есть, то дрянь и стоит немеряно. Нет культуры питания: кто там живет? Соль земли русской. Им скажи «судак под польским соусом» – они впадут в ступор от обилия непонятных слов. Косорылая деревня.

– Вы не любите деревенских?

– А за что их любить? Вы не поверите, Елена, весной восемьдесят пятого весь город был завален варено‑морожеными конечностями камчатского краба.

– В Москве они и сейчас есть. Коробка, как от французских духов, две лапки на двести пятьдесят граммов и стоит полторы тысячи.

– О чем и говорю. А тогда крабы стоили чуть дороже, чем мойва для кошек. Их никто не брал, потому что непривычно. Мом домашним подавай «макарошки» да «пельмешки», крабы не по вкусу. Так вот, я питался самостоятельно. Покупал крабов и на обед ел с вареной картошкой. Сейчас кажется, это было не со мной. Но хотя бы есть что вспомнить.

Елена грустно кивнула.

– Ну что ж, давайте подумаем над заказом, – сказал Громов. – В этих местах, наверное, когда‑то подавали и осетрину и уху из стерлядей…

– С вязигами. У нас дома варили такую уху. Помню, из рыбы выходил белый шнурок. На вид страшный, но вкусный. Мама даже пекла с ними пирожки. Хотя сейчас ума не приложу, откуда у нас были осетры. В детстве деталями не интересовалась.

– Да, Елена, мы с вами успели пожить и поесть…

– Хотя по мне это видно, а по вам нет.

– В каком смысле?

– Да в том, что я разъелась, как тюлень, а вы худой. Вас бы не мешало откормить.

– У меня ускоренный метаболизм, – возразил он. – Ну ладно, время идет. Думаю, при нынешнем состоянии отеля рыбу спрашивать бесполезно: я проглядел меню, почти все вычеркнуто. Но за другими столами что‑то едят, вроде бы какую‑то поджарку. Девушка подойдет, спросим и закажем. Сейчас решим второй вопрос.

– Какой?

– Будем смывать отрицательные эмоции и стресс.

– Каким образом?

– Самым надежным. После нынешнего происшествия лучший способ – напиться до бесчувствия, чтобы утром встать и в голове было пусто.

– Вы думаете?

– Не думаю, а знаю.

Громов усмехнулся.

– Думаете, вы побились, а я несокрушимый? Тоже бился и не раз. Потом напивался и все как рукой снимало.

– И обязательно до бесчувствия?

– Ну, не обязательно, конечно. Можно просто в доску, в стельку, в дугу, вдребезги, в дымину… ну раз вы водитель – значит, в баранку.

– Ну, Александр, с вами точно со скуки не умрешь! – Елена засмеялась. – Но в точку. Мне самой хотелось выпить, но я как‑то…

– Не туда смотрите, – сказал он, видя, что она читает страницу с сортами пива. – Ищите дальше, там должно быть виски.

– Виски… А откуда вы знаете, что я люблю виски?!

– Все москвичи помешаны на висках. А москвички – особенно.

Он вздохнул и замолчал, не добавил, что не знает одинокой женщины, которая не выпивала бы в одиночку.

– А что делать? – она вздохнула. – Мы в России, не во Франции, «Шабли» тут не подадут.

– Не волнуйтесь, Елена, – Громов усмехнулся. – Если Францию заселить русскими Ванями, там тоже не останется ничего, кроме кваса с тараканами.

Она засмеялась.

– Смотрите, что там у них есть? Я в виски не разбираюсь, потому что не пью. Не люблю запаха ячменного спирта. Единственное приемлемое, которое пил – японские «Сантори» по классической шотландской технологии, но то было в восьмидесятые, сейчас даже в Москве не найти.

– Ну вы гурман, Александр, – уважительно сказала она. – Вас не пропоить… А что пьете вы?

– Что пью я? – он пожал плечами. – Ну, в порядке убывания приоритетов примерно так… Коньяк – армянский и желательно армянского разлива. Джин. Водка. Текила. Ну и дальше то, чего уже никогда не выпить. Шэрри‑бренди и ром «Гавана Клаб». Но сейчас не об этом, я себе что‑нибудь найду, хотя сомневаюсь, что у них есть коньяки лучше Тольяттинских. Скорее всего, буду пить просто водку. Какое есть виски, выбирайте лучшее из худших.

– Но виски любое дорого, даже худшее.

– Неважно. Выбирайте. Я угощаю, в кредит не записывайте.

– И за что вы меня угощаете? – Елена посмотрела пристально. – За что, что весь день со мной возитесь?

– Не весь, а только половину… И за это тоже. Выбирайте, не то я сам закажу самое дорогое, а оно не обязательно окажется лучшим.

– Вряд ли они подают тут виски в малых дозах…

– А кто говорит о малых? Возьмем бутылку.

– Я столько не выпью.

– Так и не пейте, – усмехнулся Громов. – Остатки заберем с собой.