Овертайм
Почему я думаю, как слюнтяй?
Это все из‑за похмелья. И хотя вчера я выпил лишь две бутылки лагера, я все еще пьян.
Фух, это все объясняет.
– Убери руку с моей задницы, – шипит Эбигейл.
Выражение лица у нее такое, словно в своей голове она уже подписывает мне смертный приговор.
– Тебе же нравится.
– Не нравится. Почему ты ведешь себя как неандерталец?
– Я родом из Квебека, столицы Неандертляндии. Ты что, не знала?
Она закатывает глаза, и я усмехаюсь.
Мы заходим внутрь и останавливаемся посреди просторного светлого холла с зеркальной стеной слева и ведущей наверх белой деревянной лестницей справа. Если пойти прямо по коридору, мы окажемся в огромной гостиной с пятью большими панорамными окнами, а немного правее расположен кухонный островок с барными стульями, ведущий прямиком на огромную светлую кухню. Также там находятся тренажерный зал, кабинет, кинозал и гостевое крыло. Но все это я решаю показать ей после того, как она увидит, какой вид открывается из ее спальни, расположенной на втором этаже.
– Н‑и‑ч‑е‑г‑о с‑е‑б‑е! – протягивая каждый звук, восклицает Эбби. – Дом внутри еще больше, чем казался снаружи!
– У меня все большое, – поигрывая бровями, ухмыляюсь я.
– Мы говорим о твоем эго? А есть какие‑нибудь другие темы для разговоров?
– Вообще‑то мы говорим о моем члене, – серьезно заявляю я и жестом призываю ее направиться наверх по лестнице.
– Ты говоришь о своем члене.
– Ха, смотри‑ка, ты тоже только что о нем заговорила, – с широкой улыбкой произношу я, пока Блонди звонко смеется.
Мой член вдруг реагирует на этот звук, словно это не смех, а долбаная «Виагра».
Мда, полностью одетая девушка просто смеется, а меня это возбуждает.
Это какой‑то странный фетиш, не находите?
Кажется, мне необходима консультация сексолога.
– Хватит болтать! Мне не терпится увидеть спальню!
– Хочешь поскорее оценить кровать? – хриплым голосом произношу я, пока Эбби закатывает глаза и читает «Ангел Господень»[1], заставляя меня рассмеяться.
Пару лет назад я понял, что устал от жизни в квартире, и стал подыскивать себе дом. Этот реконструированный особняк во французском стиле площадью 9350 квадратных футов, расположенный в спокойном нетуристическом районе Пасифик Палисейдс прямо на берегу океана, стал первым и единственным домом, который я посмотрел. Это была любовь с первого взгляда.
Особняк идеален во всех смыслах. В нем много света благодаря окнам в пол. К дому прилегает огромная территория, полностью засаженная деревьями разных видов, что создает ощущение уединения в большом городе. Из‑за расположения на возвышенности со второго этажа открывается потрясающий вид: с одной стороны – на океан, а с другой – на Лос‑Анджелес.
Единственным минусом для меня стал размер дома. Он действительно огромный. И все же я его купил.
Когда мы подходим к спальне Эбигейл, я открываю дверь и, прислонившись к дверному проему, остаюсь стоять в коридоре. Эштон сказал мне, что Эбигейл влюблена в океан, поэтому я решил, что ей понравится спальня с просторной террасой по соседству с моей. Блонди переступает порог, и я вижу неподдельный восторг в ее глазах.
За дверью небольшая спальня с белыми стенами, которые украшены резными барельефами под потолком. На полу светлая паркетная доска. В центре комнаты у трехстворчатого белого французского окна в пол стоит большая кровать из такого же темного дерева, что и двери. Над изголовьем кровати висит картина с изображением Парижа, а у ее изножья стоит небольшая оливковая банкетка с бежевым вязаным пледом. Комнату освещает низко свисающая с потолка лампа в виде уличного фонаря. И самое главное – лежа в постели, можно любоваться видом на океан.
– Никогда не видела ничего прекраснее, – шепотом произносит Эбигейл, остановившись у открытого окна.
– Что? А как же я? – положив руку на сердце, произношу я, пока она снова закатывает глаза, не переставая улыбаться. – Ты разбиваешь мне сердце, Блонди.
К противоположной стороне дверного проема подходит Эштон:
– Ну что, ты убедил ее остаться?
– Это оказалось проще простого! – самодовольно восклицаю я. Эбигейл фыркает и смотрит на меня, вскинув одну бровь. – Что? Перед моим обаянием сложно устоять. Спроси своего брата.
Эштон тяжело вздыхает и мотает головой.
Когда он перешел к нам в клуб, я услышал, как тренер сказал, что все корпоративные квартиры – те, что клуб предоставляет игрокам – заняты, и Эштону придется пожить некоторое время в отеле. Тогда я предложил ему поселиться в моем громадном доме, и он согласился.
Это было одним из лучших решений в моей жизни, ведь теперь со мной будет жить еще и горячая блондинка.
– Эбс, ты можешь разобрать вещи позже? – спрашивает Эштон. – Нам нужно кое‑куда съездить.
– А вы не можете поехать без меня?
Мы с Эштоном одновременно произносим «нет».
Эбигейл всплескивает руками и восклицает:
– Ладно, сделаем вид, что вы совсем не странные. И куда мы поедем?
– Это сюрприз, – будничным тоном заявляет Эштон.
– Ни за что! Вдруг ты, – гневно произносит Эбигейл, указывая пальцем на меня, – отвезешь меня в бордель, чтобы я отработала свое годовое проживание здесь. Или ты, – указав на Эштона, Эбигейл продолжает, – упрячешь меня в психушку, чтобы меня признали недееспособной, отомстив тем самым за то, что вместо тебя мое состояние после смерти унаследуют импотенты. А может, вы оба отвезете меня к гребаному медиуму, чтобы вытащить из моего тела Мейзикин!
Мейзикин? О чем она говорит?
– Ладно, черт с вами! Мне уже ничего не страшно, я ведь победила Юстинианову чуму! – неожиданно кричит Блонди, протискиваясь в дверной проем между нами.
Я запрокидываю голову и смеюсь. Черт побери, как же я скучал по этому тайфуну в облике человека!
Захожу к себе в спальню, расположенную напротив комнаты Эбигейл, и надеваю футболку. А затем спускаюсь по лестнице вслед за Блонди и Эштоном, и мы вместе направляемся к гаражу.
– Вы же знаете, что выглядите как два придурка, так пялясь на меня? Кто‑нибудь объяснит мне, что происходит? – сложив руки на груди, произносит Эбигейл, пока мы и в самом деле как два придурка стоим у гаража, пристально смотря на нее.
[1] «Ангел Господень» – католическая молитва.
