Перемирие

– Прости, вот я хочу понять касательно вашей стопперской философии. То есть, получается, вы как бы отрицаете цивилизацию в себе? – Виктор все больше заинтересовывался Ренатом, будто был редким экспонатом в его личном летучем музее. – Не желаете с ней бороться, как все эти армии махди, но и не превращаете ее в дикий цирк африканских «народных республик». Вы просто путешествуете, не сотворяя ничего и ни с чем не сражаясь.

– «Мы»… кто такие «мы»? Ну, знаю я таких… но их среди нас немного. И что вас в них беспокоит? Или вам не нравится сам этот образ мыслей?

– Почему же, он меня привлекает как раз своей бессистемностью и бессмысленностью.

Ренат немного театрально помотал головой, развел руками, сделал театрально‑большие глаза и снова принялся есть. Ответил он лишь спустя долгую минуту.

– Что вы видите вокруг себя? Море смысла? Вы считаете современное положение западной цивилизации единственно правильным?

– Я вовсе не догматик, я вполне могу предположить…

– Вот видите, – мягко прервал его Ренат, его голос мельком мурлыкнул и снова стал бесцветным, – вы даже чужую правоту приемлете лишь как лишнее доказательство своей культурности, цивилизованности по сравнению с экзальтированными фанатиками, стоящими на противоположной стороне. Я не прав? Вдумайтесь в свои слова, вы многое для себя откроете.

Виктор поспешил было кинуться спорить, но Лилия дернула его за рукав, не давая сказать.

– Пап, тебе бы только полемизировать! Что ты ему хочешь доказать? У него своя жизнь, зачем все время пытаться внушить всем собственную правоту? Может, кто‑нибудь хоть раз останется при своих? Ренат же тебя не агитирует!

Ренат меж тем аккуратно все доел и, отложив нож с вилкой в сторону, протянул руку к пакету с соком.

– Вы правы, Лилия, все эти споры бессмысленны. Вот я пью сейчас этот сок, хотя давно уже не пробовал ничего дороже обычной хлорированной воды из‑под крана. Мясо у вас очень нежное – пуллед биф, не иначе, тоже грех жаловаться, зачем же мне что‑то доказывать, если я все равно буду не прав – хорошо жить хорошо, и несравненно хуже – жить бродягой. Но, видимо, дело вовсе не в том, как жить мне, или как жить вам – пусть каждый живет так, как ему нравится, и весь сказ.

«Хорошо ли быть на родной планете туристом, покидающим огромные мегаполисы севера только затем, чтобы прокрасться „на природу“ в комфорте личного прогулочного винтолета, полежать на травке, да и сгинуть в массе таких же, как и ты довольных жизнью носителей подтяжек и портсигаров?»

Откуда ему вдруг послышался этот голос? Виктор покачал головой. Знакомые темы, ой, знакомые.

– Отрицательные стороны есть во всем, но мне кажется, что такая судьба – не из самых незавидных, – Виктор все же проглотил, как он только теперь понял, нарочно вызванное у него раздражение. Нужно с этим стоппером хорошенько поговорить, он не так глуп, как то могло показаться. – Ты же сейчас пытаешься мне доказать, что мы живем плохо, а ты живешь хорошо.

– Да нет же! Я признаю ваше право считать свою жизнь такой, какая она есть на самом деле: спокойной, приятной, удобной и в меру бессмысленной. Мне такое просто не подходит! – поставленный на столешницу стакан прозвучал судейским молоточком в негромком гудении кабины. – Зачем мне ваша жизнь, пусть сколь угодно хорошая, но ваша, не моя. Только потому, что я себе ее могу заслужить, заработать, вытребовать по праву рождения?! Обратиться в службу занятости, в соцстрах, еще куда? А не хочу я, что в этом плохого? Что в этом, как вы все говорите, «странного»?

– Да… да, собственно, ничего. Ладно, забудем, мне не слишком часто приходится беседовать с вашим братом, чтобы спокойно воспринимать этот… мнэ… антисоциальный образ жизни.

– Никаких «нас» нет, говорю же, и подобный образ жизни – это не дань моде, а просто образ жизни. Какой уж случился. Данность.

– А если не идти по течению, попытаться бороться?

– С чем? С тем, чего нет? Заставлять себя надевать в офис отутюженные брюки? – Ренат похлопал себя по брезентовой штанине комбинезона. – В этом, видимо, вся романтика? Вы не знаете меня и часа, а уже судите, пусть и бессознательно, о моем внутреннем мире.

Разговор уперся в стену молчания. Виктор тихо откашлялся, словно пытаясь избавиться от ненужных слов, встал, протиснулся к выходу и молча вышел в кабину управления.

Только тогда Лилия подняла глаза от чашки своего черного кофе, что держала в руках, и укоризненно произнесла:

– Зря ты так, отец вовсе не хотел никого поучать, он вообще в университете известен своими либеральными взглядами. Некоторые его даже недолюбливают, считают, что он перегибает палку.

– А он перегибает?

– Угу. Еще как. Он с одним историком чуть не подрался, когда тот сказал, что Запад совершенно напрасно так уж рьяно боролся с Советами. Это, мол, придало бы нам больше сил для борьбы с воинственным исламом. И Россия не сдалась бы так легко китайской экспансии.

Ренат почему‑то нахмурился, тут же склонив лицо к самой чашке, словно пытаясь скрыть непрошенную эмоцию.

– А ты знаешь, я там бывал.

– Где, в России? Там же, говорят, теперь сплошные котлованы открытых разработок.

– Да, жить там теперь, пожалуй, тяжелей, чем в центральной Африке. Какие из местных не успели в свое время благополучно свалить в Европу, теперь очень не любят вспоминать о западных гуманитарных ценностях. Там ненавидят всех. Запад, Юг, Восток. Впрочем, это уже их дело, тем более что к ходу истории эти самые «ценности» не имеют никакого отношения.

– Хм, ты слишком резок в суждениях для простого…

– Для простого стоппера? Трёп – он и есть трёп. Ничего не значит. Время скоротать. Никому словами не помочь, но никому и не навредить. Вы когда спать ложиться планируете? – Ренат озабоченно посмотрел на большие тяжелые свои часы, типа дайверские.

– Не знаю. Слышишь, отец музыку сел слушать, – из‑за двери действительно долетали отдельные резкие отрывистые ноты, – это часа на два. Если он угомонится, сядем еще чай пить перед сном. Так что если ты все‑таки захочешь остаться на северном побережье, я тебе сообщу. Нам туда лететь не больше часа.

Лилия переставила всю посуду в стенную нишу посудомоечной машины, встала, поправила чуть смятое платье.

– Ладно, пойду приму душ, а ты, пожалуй, присоединяйся к отцу. Он может поставить и что‑нибудь специально для тебя…

– Нет, спасибо, я тут посижу.

Лилия пожала плечами. Ренат встретил ее косой взгляд и поспешил с оправданиями.

– Нет, серьезно, я не большой ценитель музыки. К тому же мне тут нужно написать одно небольшое письмо.

Лилии показалось, что Ренат выдумывает, лишь бы изобразить благовидный предлог остаться одному. Однако, не показывая вида, она нашарила в одной из ниш пачку рукописной бумаги, пару ручек. Пусть изображает, что хочет.

И вышла.

Виктор восседал в кресле первого пилота, задрав ноги на край пульта и плотно смежив глаза. Он слишком часто в последнее время так… размышлял, но Лилия решила его не трогать. Чего это все задумчивые такие.