Перемирие

А еще ему вдруг стало мучительно стыдно. За его коллег по Европарламенту, за свою рефлекторную уже заносчивость. Европейский дух розлива двадцать первого века… сколько раз он спорил на различных заседаниях с никчемным этим человеколюбием – грош ему цена, сколько раз одергивал себя, ловя на словах, имевших своей целью не решение насущного дела, а лишь сотрясение воздуха. Выставить оппонента дураком, поиграть в геополитику, выдать грязно‑серое за чисто‑белое… где уж тут благородство. Нате, простой, как кирза его ботинок, парень указывает тебе на твои же слабости.

Виктор посмотрел на задумавшуюся Лилию, покачал головой.

– Ренат, ты куришь?

Тот потер подбородок, как бы размышляя, что ответить.

– В принципе нет, но от хорошей сигары не откажусь. В жизни и без того слишком мало приятного, чтобы от него еще и спецом отказываться.

– Еще один негласный принцип стопперской жизни?

– Нет, просто мысль вслух.

– Ну, что ж, пойдем в кабину, там вентиляция лучше. Лилия, ты не будешь против, если мы тебя оставим?

Девушка молча кивнула. Идите. Ей уже хотелось спать, к тому же лишние разговоры суть бесполезная трата времени и нервов.

Притворив за собой дверцу, Виктор чуть усилил мощность кондиционера, потом достал из ящика заветную шкатулку, которую протянул Ренату. На дне ее поредевшим строем лежали темные пахучие цилиндры сигар. Ренат поблагодарил кивком головы, выбирая себе приглянувшуюся. Другую взял Виктор, возвращая шкатулку на место.

Первое тугое кольцо отправилось к потолку, и лишь после этого мужчины снова заговорили.

– Ренат, а в чем ты видишь решение всех проблем нынешнего общества? В Страсбурге видят лишь один правильный путь – строжайшее соблюдение прав человека, претворение в жизнь международных договоров, попытки умиротворения сторон в горячих точках. Может быть, вы знаете какой‑нибудь лучше? Американский, который привел их к кризису? Русский, который захлебнулся в национальных обидах, толком не начавшись? Южноамериканский, на который ни у одного современного правительство нет ни денег, ни желания?

– Вы у себя в Страсбурге ставите неправильный вопрос, на неправильные вопросы нет ответа.

– О, – Виктор торжествующе откинулся в кресле, – вы решили удивить меня схоластикой? – он даже не заметил, как в ответ перешел на «вы».

– Нет, вовсе нет. Вы спрашиваете меня, как надо бороться с последствиями процессов, протекающих во всепланетном масштабе. Но против них бесполезно идти, можно лишь устранить их причину. Какой подход тут будет лучшим, неважно. Потому что причины останутся неизменными. И рано или поздно накроют вас волной из человеческой крови. Дело тут не в спеси еврокомиссаров. Дело в принципе.

– Хорошо, а в чем, по‑вашему, причины? Кроме, конечно, само́й человеческой природы, ее мы все равно изменить не в силах.

– Взгляните на себя со стороны, Виктор. Вы действительно хотите серьезного, обстоятельного разговора со мной, пожившим, но все‑таки недалеким стоппером, каких по Европе мотается под сотню тысяч?

– Да, серьезно, хочу. И я уже час как перестал тешить себя мыслями о том, что вы – тот самый простой стоппер с хайвэя.

– Хм, не знаю уж, чему я должен быть благодарен… хорошо, поговорим серьезно. Человеку, который задумал бы изменить современный нам мир, нужно оказаться весьма необычной личностью. Потому что от него и требоваться будет ой как многое.

– Бывали в истории целые философские школы, которые базировались на спекуляциях вокруг этой темы…

– Ну вот, опять… вы сами разве не считаете, что наш мир вот уже полвека катится черт‑те куда?

Виктор внимательно вглядывался в глаза собеседнику, выискивая там следы фанатичного огня. Но его там не было, Ренат оставался привычно грустным и замкнутым. В чем же суть жизненных метаний этого человека?

– Да, считаю, катится. Даже не буду ради вящего вашего удовольствия впадать в досужую схоластику, рассуждая, что во все времена люди считали, мол, наступает закат времен, наступает конец истории. Тогда люди не занимали столько места и не умели так ловко убивать себе подобных. Но как это связано с вашим «суперменом»?

– Никак. Но если есть в природе такой человек, что действительно способен изменить порядок вещей… как его ни называй, только глупее выходит… вы, вы сами сможете ли ему дать право ничего не делать, довольствоваться своим пятачком земли и спокойно взирать на гибель миллионов, на отравление земель и вод, на деградацию и без того обездоленных толп юга и тихое звериное рычание до смерти испуганного севера? Вы сами простили бы его?

Повисла неловкая пауза, Виктор привык участвовать в самых изощренных спорах, однако он не научился в жизни противостоять лишь одному – искренности. О, искренность – это поистине страшное оружие.

– Стоит ли спрашивать, зачем столь острая формулировка… вам виднее. Вы хотите сказать, что верите в его существование?

– Увы, только верю, большего мне не оставлено. Но поймите меня правильно, стоппер зачастую видит вокруг себя гораздо больше деталей, чем вы, мелькающие поперек неба. Снизу оно получается виднее, я вас уверяю. И если нет того человека… если это лишь бред чьего‑то воображения… тогда даже не знаю. Зачем тогда вообще жить? Грядут злые времена, стоит ли их дожидаться?

– Но почему вы так обостряете? Огромные наднациональные комитеты, организации, движения делают все, что могут, желая лишь одного – исправления пороков современного общества. И наука, технология в этом по мере возможности помогают. Неужели нужно уповать на некоего Мессию, чтобы обрести желание бороться?

– Опять вы про «мессию»… затасканное словцо. Но неважно – все, что делается на земле, делается по правилам того общества, которое подтаскивает всех нас к краю пропасти. Чтобы что‑то исправить, нужно стать над ним. Громоздкие общественные институты ничего не могут с этим поделать при всем их на то желании.

– А один человек – может?

– Да, как делал не раз до этого. История немыслима без роли личности.

– Но и никакая личность не может сдвинуть гору, она может только подтолкнуть расшатавшийся камень, который сделает дело. Или просто рассыплется в пыль.

– Вы считаете, что нам уже не повезло?

– В‑в смысле? – запнулся Виктор.

– Вы заранее хотите отпраздновать поражение?

– Вовсе нет, с чего вы взяли?

– Ни с чего… мне стоит об этом поразмыслить… если не возражаете, я пойду, прилягу.

Ренат аккуратно положил недокуренную сигару на край пепельницы, и, как‑то сгорбившись, убрался в тамбур. Из кухоньки выглянула Лилия, молча достала из ящика запасной спальник и отнесла стопперу. Вернулась тоже молча.

Виктор покачал головой, ничего не понимая. Здесь что‑то творится. Вот только что?

Впрочем, ответить на этот вопрос было некому, так что пришлось идти умываться и ложиться спать, ранним утром в дыму гниющих водорослей покажется африканский берег. Нужно быть у штурвала.