Перемирие

Красться между камней было нелегко, острые ребра валунов здесь еще не успели покрыться шапкой зеленого мха, так что невыносимо саднили разбитые колени. В рот набилась каменная пыль, и противное скрипение зубов только добавляло удовольствия. Впрочем, это вовсе не мешало ему продолжать ползти, не издавая ни звука. Он торопился.

Поднималось к зениту солнце, заливая глаза по́том, обжигая спину сквозь мокрую рубашку. Казалось, он стал похож на искалеченную змею, которая пытается ползти, не причиняя себе боли, касаясь раскаленных камней. А ведь правда, ты сейчас, человече, и есть такое пресмыкающееся – бессильное подняться, прячущееся в расселинах скал, желающее только одного – чтобы не мешали доползти. Ужели это так страшно, идти вперед открыто, не страшась? Да и чего бояться здесь, на голой каменистой равнине, не знающей тени цветка, не помнящей капли росы.

Страх. Разве это чувство управляет его действиями? Прислушавшись к себе, чувствует ли он это древнее проклятие человечества? Да нет же! Сколько помнит он себя, который век стучит его сердце – лишь тоскливое ожидание и ярость отравляют густую жаркую кровь. Лишь этот тяжелый коктейль дурманит его мозг. Но тогда зачем эта скрытность, зачем ползти по камням, вжимаясь в прогорклую серую пыль, страдать от раскатов ревущего над головой времени, трепетать от неистребимого ужаса опоздать…

Он остановился. Замер, расставив, подобно древнему земноводному, напряженные локти. Он кое‑что начал понимать.

Если хочешь успеть, нужно бежать изо всех сил. Забыть о страхах, забыть о препятствиях. Лететь подобно ветру, обгоняя солнце. Просто встань и иди.

Ощущение было новым. Как сама жизнь, подарок неуловимого мгновения.

 

Лилия сонно завозилась под пледом, пытаясь комфортнее устроиться в разложенном кресле. Ложе было слишком маленьким для полноценного отдыха, в дороге ей редко когда хорошо спалось, приходилось всю ночь ворочаться с боку на бок, пытаясь найти удобную позу. К черту!

Она рывком села, обхватив себя руками – в кабине было прохладно. Отец уже, видно, часа два как проснулся – с задумчивым видом щурился на диск поднимающегося из‑за края горизонта солнца, рядом на пульте лежала пустая пластиковая ванночка из‑под йогурта, остывала чашка кофе.

– Па, приглуши колпак, глаза болят!

– Что, проснулась?

Хоть бы вид сделал, что прислушался к просьбе.

– Да.

Надув губы, Лилия сунула ноги в мягкие тапки‑зайцы, одернула непотребно расхлюстанную пижаму, вздохнула и поплелась умываться.

– Этот‑то… Ренат, он уже проснулся?

– Ага.

Тоже мне, вся семейка такая. Театр на колесах. Что «ага»? Нельзя по‑человечески сказать?

Ренат и вправду уже проснулся. Сидя на краю откидной кушетки, он глядел в иллюминатор. Где‑то там, внизу, скользила по водной глади Тетиса тень их винтолета.

– О чем задумался?

Ренат уже знакомым движением поднял голову.

– Я? Иногда можно молчать, ни о чем не думая вовсе.

Понятно, утро дурацких философствований. Лилия неопределенно хмыкнула, нашарила рукой полотенце и направилась в душ.

Вернулась она оттуда посвежевшей и бодрой. Умывание холодной водой, вот лучший способ прийти в себя!

Ренат все так же глядел в окно.

– Берега еще не видно?

– Подлетаем.

Хорошо. Лилия вернулась в кабину, бодро покидала постельное белье в ящик, быстро переоделась в кухоньке, ворча про себя на неудобства, потом соорудила себе небольшой бутерброд и уселась с ним в пилотском кресле.

– Что говорят?

– Ничего. Эфир молчит. Полчаса назад разминулись с рейсовым грузовиком, а с тех пор ни единой души. Да и кому тут быть‑то?

– Ну, мало ли. Тут западнее есть крупные соляные заготовки. У меня знакомый там финансовым контролером работал.

– Ну, все равно – не чертов Мегаполис. Пробок тут всяко не встретишь. Да здесь и лучей наведения нет, лети как знаешь. А что там поделывает наш пассажир?

– Морем любуется. Ты кстати не помнишь, где он сходит?

– Не помню. Попросится, отвезем куда надо, время терпит. А если не попросится… кто их поймёт, стопперов этих. Тогда выгрузим у самого Представительства.

Лилия кивнула. Разумно.

Тут под днищем винтолета мелькнула грязная полоса прибоя, отшвыривая водную гладь прочь от песчаных гребней и острых теней серых скал. Легкую машину начало раскачивать восходящими потоками. Отсюда, сверху, были хорошо различимы темные полосы чуть влажного песка – все, что осталось от варварски уничтоженной системы подземных рек, дававшей некогда жизнь оазисам по всей Восточной Сахаре. Сейчас же тех ничтожных остатков воды, что удавалось собирать холодными ночами, едва хватало на поддержание жизни горстке уцелевших жителей. Все вновь сформированное вернувшимся Тетисом новое северное побережье Африки было безлюдно, за исключением верховьев Нила да некоторых богатых подземными ископаемыми приэкваториальных областей, что существовали исключительно за счет привозной воды и пищи. Собственно, европейские компании нарушали международное законодательство одним своим присутствием на этой земле, но на это закрывали глаза. Ренат, верно, считает, что вместе с теоретической помощью, которой будет кот наплакал, Мегаполис своим контролем региона хочет закрепить существующее статус‑кво в пику финансовым конгломератам Индии и Китая. Виктор с ним даже не стал бы спорить. Представительство уже сейчас, одним своим появлением, заставило людей покинуть свои негостеприимные земли в поисках дармовой еды и лишней фляги дистиллята. Но однажды Север Африки будет свободен вернуть себе контроль над столь нужными ресурсами. За пару десятков лет лет местные должны позабыть свою ненависть к европейцам. Последнего муллу здесь видели ой как давно.

Так что же в этом плохого?

– В смысле?

Виктор услышал вопрос Лилии и только сейчас понял, что последнюю фразу произнёс вслух.

– Нет, так, ничего… позови Рената, будем завтракать.