Перемирие

Пока тостер не спеша поджаривал ломтики хлеба, слушали радио. Невнятный голос далекого диктора рассказывал об очередных вооруженных беспорядках в Нью‑Джерси, потом вернулся к европейским делам, походя упомянув очередные теракты в Ольстере, на севере Испании и на Корсике. Темой дня для диктора было начинающееся совещание в Мегаполисе, которое открылось под небывалые по масштабности выступления умеренного крыла антиглобалистов. А также, как иначе, предстоящие события вокруг Северной Африки. На фоне его восторгов даже вскользь промелькнувшая новость об очередном наводнении в нижнем течении Конго казалась чем‑то до крайности незначительным. Виктор не выдержал и выключил звук.

– А вы, Ренат, что думаете об этом всем?

Лилия покосилась на отца, чего это он сегодня «выкает».

– Ничего. Я не люблю массмедиа вообще, зачем выделять этого конкретного болвана?

– Что, все настолько запущено? Или вы из этих… принципиальных инфоанархистов? Свободная информация, интервеб. Так ведь и он не сказать чтобы был так уж свободен от предрассудков.

– Проще. Все гораздо проще.

– А именно?

– Двадцать первый век загодя и в общем‑то за глаза обозвали информационным веком. Но информация – как вода. Без нее не могут, но при этом она способна быть такой же безвкусной, как дистиллят, и безжалостной, как воды Тетиса. Ее и слишком много, и слишком мало. И потому ее пьют без разбора и выплескивают не жалея. Я не верю в информацию саму по себе.

– Равно как и в общечеловеческие ценности?

– Если вы так настаиваете. Информация в качестве аргумента при выборе между плохим и хорошим – отлично. Но не при вынужденном выборе между плохим и невозможным. Уж проще как эти фанатики‑антиглобалисты.

Тут Лилия не выдержала и возмутилась.

– Вы двое способны разговаривать о чем‑то менее отвлеченном? Обязательно космологический спор устроить?

Мужчины замолчали, попивая черный спешалти кофе. Кажется, Уганда. Ренат изображал на лице сдержанную благодарность истинного знатока за ароматный напиток. Лилия никак не могла уложить в голове эту неприкрытую наглость под личиной стоппера. Откуда такие берутся… впрочем, а он забавен, не правда ли.

– Вас не затруднит приземлиться здесь неподалеку? Я могу продиктовать координаты.

Виктор вопросительно посмотрел на Рената, снова прикинул в уме оставшееся в запасе время. Полчаса есть, если не больше.

– В принципе, можно. Но здесь же кругом пустыня, что вы хотите увидеть?

– Одно памятное место, оно совсем… недалеко.

Виктору показалось, или голос этого странного человека действительно чуть дрогнул на последнем слове?

Видать, и вправду те давние события не изгладились у него из памяти.

– Ну ладно, пойдемте, перепрограммируем автоводитель.

Указанная точка действительно располагалась всего чуть на восток от их курса, и оставалось до нее не больше двадцати километров. Виктор покосился на спокойно ожидающего результатов Рената, тот как будто в точности знал, когда винтолет максимально близко подлетит к нужному месту. Однако как ему это удалось вычислить?

– Вы правы, это совсем рядом.

– Буду вам весьма признателен.

– Здесь сильный боковой ветер, если вы не против, я заберу немного вперед, а потом развернусь.

– Как вам будет угодно.

Виктор не удержался и поджал губы. Выражение досады на лице не было вообще‑то ему свойственно, но этот случайный пассажир настолько ловко и умело вытаскивал из него все подспудное, что Виктор только диву давался.

– Вы специально ерничаете, да еще так настойчиво?

Ренат мягко улыбнулся, кивнул.

– Нет, правда, это ваше жизненное кредо?

– Боже, почему вы так напряжены, я вовсе не хотел вас поддеть!

Виктор побарабанил пальцами по пульту, проследил взглядом кривую курсограммы, глубоко вдохнул, вдохнул. И тоже улыбнулся.

– Знаете, жизнь такая. Постоянно ждешь от людей какого‑нибудь свинства.

– И часто сталкиваетесь?

– С чем, со свинством? В том то и дело – постоянно. Впору мне начинать писать мемуары о грехопадении современной Европы. Знаете, когда вы что‑то говорили о двуличности комиссаров и лордов Европарламента, я с вами спорил. Это не двуличность. Ограниченность, зацикленность многих это не поза, не маска – трагедия в том, что это все искренне.

Ренат обернулся и длинным, уже снова бесстрастным взглядом уставился в закрытую дверь кухоньки.

– Лилия, вот она любит вас, Виктор, как любят только лучших из отцов. Но вы не думали, что она думает о вас так же?

– Не знаю. Временами я вообще не могу понять, что она такое себе думает. Может, и так. В ее годы вообще предпочитают побыстрее откреститься от ошибок прошлого.

– Вы также считали когда‑то? Когда были молоды.

Виктор вздрогнул, эти слова показались ему слишком знакомыми. Что‑то ему нехорошо сегодня…

– Да, но, в отличие от вас, Ренат, мне это не удалось.

– Как странно слышать от Виктора Мажинэ, уважаемого члена высшего общества, столь прискорбную зависть. И по отношению к кому? К бездомному нищему немолодому стопперу, только и умеющему, что шляться по миру в поисках неизвестно чего.

– Я завидую не наличию или отсутствию материальных ценностей или хорошего образования. Тем более что последним вас судьба не обделила, не спорьте. Да, мне завидно, и завидно тому, что именно вы можете не чувствовать на себе никакой ответственности за то, что творится сейчас в мире. О себе я такого, к сожалению, сказать не могу.

Виктор так увлекся своими рассуждениями, что не заметил черную тучу, казалось, опустившуюся на лицо Рената. Впрочем, голос его оставался ровен.

– Материальные ценности, вы об этом? Пожалуй, многие стопперы действительно довольно… специфически относятся к этим признакам принадлежности элитарным сообществам, особенно не просто потребление, а потребление символическое, – Ренат сделал широкий жест, как бы обращая внимание собеседника на окружающую его роскошь. – Ведь всем этим можно пользоваться, даже не обладая. Есть среди нас такие ребята… потребители.

– Не любите таких?

– Да, не люблю. Они паразитируют на том обществе, с которым якобы борются. Хорошо подвешенный язык и мамочка с папочкой. Впрочем, мне действительно нет дела до материальных вещей. Даже в Африку, при желании, можно добраться пешком. Спасибо вам за то, что мне не пришлось проделать этот путь еще раз.

Виктор уже немного привык к риторике собеседника, так что сарказма уже даже не ждал.