По осколкам чувств

А еще, чувствуя, как низ живота снова опаляет жар только от одного его вида. Взгляд голодный, поплывший. Губы слегка приоткрыты. Рука шарит по внутренней стороны моего бедра.

– Да, все так, Лера. Только…, – шумно сглатывает, – наклонись ко мне.

Подчиняюсь.

Данил тут же вытягивает руку, прихватывает меня за горло, но на этом не останавливается. Жестко фиксирует подбородок одной рукой, а второй сминает губы. И в этот момент на него страшно смотреть. Он чуть двигает бёдрами, навстречу моим движениям. Дышит шумно. А затем погружает палец мне в рот, смотря пристально, как он двигается во мне.

Снова и снова. Глубже. Ритмичнее. Подстраиваясь в один темп с тем, что я делаю с ним.

Боже!

Последний глубокий вдох. Судорога по его лицу. Стон. Глаза закрываются. И уже на выдохе…

– Ле‑ра…

 

Глава 19 – На берегу неба…

Лера

Два дня в Канди пролетели стремительно, наполненные яркими впечатлениями, смехом и… развратом. Я ведь даже и не догадывалась, что этим всем бесстыдством можно заниматься и без проникновения. Оказывается, что можно.

Вот только самому Данилу было мало того, что он делал со мной. Мало того, что я делала с ним. Он, как сам Сатана, питался моими пороками и не собирался останавливаться на достигнутом. И я, наивная глупышка, чуть не умерла от шока, когда он на полном серьезе сказал мне, нежно очерчивая мои губы вчера за ужином.

– Я хочу твой рот.

Это было как удар кувалдой по моим растерзанным нервам. Аж искры из глаз. Но эфемерная змея, свернувшаяся внизу моего живота, в ответ на его слова, подняла голову и смачно ужалила меня. Прямо туда.

Судорожно выдохнула и свела ноги. Прикрыла глаза, пытаясь сдержать стон. Я понимала, что Данил имел в виду совсем не поцелуи, но все равно переспросила, надеясь на гребаное чудо:

– Рот?

– Да, Лера, я хочу его трахнуть.

О, Боже!

Схватилась за стакан с водой и тут же опрокинула в себя добрую половину, затем отрицательно покачала головой и выпалила жарко:

– Нет.

Ленивая, снисходительная улыбка растянула его чувственные губы, а самодовольный, уверенный взгляд исподлобья выжигал во мне четкое понимание – ему даже не плевать на моё «нет», он еще заставит меня виртуозно переобуться в воздухе.

– Да…

– Я не буду. Я не умею. Я не хочу, – растерянно, комкая в руках салфетку.

– Будешь. Научишься. Захочешь, – безапелляционно и назидательно.

И будто бы не было вокруг нас других посетителей ресторана. Вообще плевать – если Данил захотел чего‑то, то он просто это делал. Точка.

– Дань, послушай…, – только хотела я взбрыкнуть, но он тут же повелительно поднял ладонь вверх, призывая меня к молчанию, и задал вопрос.

– Когда ты улетаешь?

– А‑а, – вдруг растерялась я, резко возвращаясь с небес на землю, – ровно через неделю.

– Маловато, – переплел наши пальцы и чуть сжал их, – как думаешь, м‑м?

– Я…, – пожала плечами и заглохла, не зная что сказать.

Точнее, слова у меня были, но их нельзя было говорить этому мужчине. Потому что, да! Я хотела остаться с ним здесь или в любом другом месте. А еще я хотела знать, будет ли у нас что‑то дальше, когда эта неделя истечет.

– Ладно, мы обсудим это позже, – и снова принялся кромсать свою рыбину, что лежала у него на тарелке, пока я сама вяло ковыряла мидии в устричном соусе.

И кусок не лез в горло. Я все представляла, что вот сейчас мы вернемся на виллу и Данил поставит меня на колени, а потом заставит открыть рот и…

Нет! Я не готова это делать, не готова!!!

Но все мои страхи оказались напрасными. Мужчина оставил меня в постели, нежно поцеловав мои сомкнутые веки, а потом вышел на террасу, где почти два часа с кем‑то говорил на разных языках. Последнее, что я подумала, прежде чем уснуть было:

«Красивый, высокий, статный, да еще и умный. Какой‑то сумасшедший джекпот по мою душу…».

И вот новое утро, я проснулась первой и, вместо того чтобы идти в душ, я просто лежу и не могу оторвать глаз от спящего Данила. Развалился на животе, обняв мускулистыми руками подушку. Нагой, на пояснице ямочки. Загорелый почти до черноты. На боку вдруг замечаю то, чего раньше не видела – достаточно свежий шрам. Осторожно веду кончиками пальцев по нему и вздыхаю, думая, что это, наверное, было очень больно.

Поднимаю руку выше, обрисовываю татуировки на спине, родинку на шее, легонько прикасаюсь к отросшей за ночь щетине. Замираю на его волосах, откидывая назад отросшие пряди. И окончательно зависаю на его закрытых глазах.

Вздыхаю. Хочу его поцеловать. Хоть так, пока он спит…

– Налюбовалась? – я вздрагиваю, а потом взвизгиваю, потому что Даня сгребает меня в охапку и притягивает к себе максимально близко.

– Еще нет, – улыбаюсь я в его сонные глаза.

– Так уж и быть, любуйся дальше.

– П‑ф‑ф, – фыркаю, но все‑таки продолжаю легонько дотрагиваться до его лица.

Слова сами вырываются из меня. Про себя морщусь – до безобразия похоже на влюбленную муть. Но заткнуться не могу.

– Ты похож на куклу, Дань.

– М‑м?

– У тебя такие длинные и пушистые ресницы. Сверху. И снизу тоже. И губы такие пухлы. И вообще…

– Это ты моя кукла.

«Я знаю», – произношу про себя и снова вздыхаю. Я его марионетка – Данил задрал мне голову и заставил смотреть только на него одного. И я делала это – смотрела и не могла насмотреться, сама пугаясь того, что со мной происходит. Но остановиться уже была не в силах.

– Можно тебя спросить?

– Можно, – трется о мою руку, словно большой домашний кот, и я счастливо улыбаюсь.

– На скольких языках ты говоришь? Ты вчера вечером с одного на другой прыгал.