По волчьим следам

Но смуту подавили. Месяц длилось сражение. Дружина Кажимера то побеждала, то отступала – и так было до тех пор, пока не прибыло подкрепление из соседних воеводств. Тогда великий князь победил. Но почему он не отправил калеку в дальние ряды? Агнеш ведь был совсем мальчишкой и не умел плести чар так ловко, как Чонгар.

Скача в седле по Приозёрью, он вспоминал смуту. Народ не побоялся ни гнева Велеса, ни проклятий Кажимера. Если раньше волколачье проклятие несло страх, то теперь… Где вообще боги, а где – оброк, отбирающий хлеб?

Чонгар помнил, как в прежние времена истребляли перевёртышей. И ничего, никто не спустился с неба, чтобы покарать люд. Так почему же тогда Добролесские считались неприкасаемыми?

Он усмехнулся. Ну конечно. Слухи. Сплошные слухи, которые шли из княжеского терема. Чем сильнее боятся Добролесских, тем тише будет народ. Хороший способ удержать в узде всех, даже злейших врагов.

После смерти Агнеша Чонгар не верил ни в милость богов, ни в неприкасаемость княжеского рода. Он верил лишь в свои силы. Стальной меч редко подводил Чонгара и резал остро, а ворожба позволяла чуять и выискивать нужные следы среди остальных. Впрочем, на тракте волчонок не появлялся – вся дорога пропахла обозами и лошадьми. Купцы возвращались в Звенец. Куда же ещё? Только там шла большая торговля.

Не‑ет, волчонок бежал иными тропами. В какой‑то миг Чонгар перестал его чуять и уж было перепугался: неужели нитка оборвалась раньше срока? В ту ночь он ворочался в холодном поту, а наутро снова услышал золотой звон и запах волчьей шкуры. Возможно, Чонгар не смог бы различать волчонка так хорошо, если бы не состоял в княжеском войске. Пару дней он находился почти рядом с Кажимером, и этого хватило.

Заехав на пригорок, Чонгар поневоле залюбовался озёрным краем. В его воеводстве журчащие ручьи прятались среди зарослей. Чтобы напиться, всякий прохожий должен был спросить разрешения у духов и принести подношение. Здесь же воды протекали свободно. Это было так странно и завораживающе, что Чонгар не сдержался – съехал с пригорка к речному потоку, привязал Градьку у клёна и подошёл к волнам, необузданным и диким. Они сияли, серебрились, словно луна. Запахло тиной и свежестью. Вдали послышался переливчатый девичий хохот.

Вода пела о воле и жизни, да так, что Чонгар поневоле загляделся и чуть было не шагнул в поток. Тут‑то он и понял: речки и озёра не прятались – напротив: они манили путников, подпускали к себе, а после хватали и тащили на илистое дно. Сколько жизней поглотили эти воды? В бледном свете Чонгар различил навей. Они перекатывались вместе с волнами и просили тепла. Плохо им было без людской крови, оттого пытались надавить на жалость. Какая хитрость!

Чонгар отошёл, запрыгнул в седло и коснулся лошадиной гривы. Спину будто пронзали острые колья, но чародей знал: река просто не хотела упускать добычу, оттого шипела змеёй и плевалась угрозами.

«Вернис‑сь! Вернииис‑сь! Верниииис‑сь, чар‑роде‑ей! Вкус‑сный‑вкусный чар‑роде‑ей…»

Нашли глупца! Чонгар ненавидел подобные хитрости – куда больше ему нравились просьбы, когда всё было ясно: принёс дары – напился, попросили кровь без вывертов – дал пару капель. Но сладкие речи, лживые улыбки и завораживающие песни – нет. За заигрывания и любое другое коварство стоило убивать.

Наверное, правильно говорили витязи, мол, ты, Чонгар больше воин, чем чародей. Он не изворачивался, не плёл сети, а направлял всю силу в меч, делал лезвие несгибаемым и крепким, а рукоять – лёгкой, почти невесомой.

Чонгар не любил, когда кто‑то начинал хитрить. Тогда внутри вскипала ненависть и желание перерезать глотку. За мороки, враки, недомолвки. Как так вообще можно, если в основе человечности лежит честь? А как же мужество? Что мог из себя представлять человек, который боялся сказать лишнее слово в лицо?

Да, без силы в крови Чонгар определённо не выжил бы. Неудивительно, что его послали в дальние ряды, такого… слишком похожего на смутьянина.

Вдали показался постоялый двор. Широкие ворота, большая корчма, горящие окна и дух веселья, который разносился по улицам и зазывал. Пахло хмелем, мясом и мёдом, но дело было даже не столько в еде, сколько в отдыхе. Сон потихоньку манил, и не было ничего страшнее, чем свалиться посреди дороги зимой.

Придётся остановиться – Чонгар не был железным. Он жутко устал. А ещё там пахло волчонком. Княжеский выродок словно стоял напротив Чонгара и улыбался. Он чувствовал Томаша кожей. Жаль, не напасть – слишком устал с дороги, чтобы биться с перевёртышем.

Телу нужен был отдых, но… О, как же обрадовался Чонгар, когда осознал: он всё‑таки чародей. Как бы ни хотелось честного поединка, но пойти против волколака с мечом, пусть и заколдованным, всё равно что бросить нить жизни волкам на прокорм.

Чонгар ненавидел плетение чар, но без них тут не обойтись. Он не мог достать волчонка голыми руками, по крайней мере, в эту ночь.

 

4.

 

«С‑смер‑рть… С‑смер‑рть идёт»

Томаш проснулся в холодном поту. Желание перекинуться и надеть волчью шкуру жгло и казалось нестерпимым, но он сдержался. Слишком рано. Он должен провести седмицу в истинном облике, иначе волк проест сердце.

Бежать. Но куда? Зачем? Томаш ничего не понимал. Его тело дрожало, а душа просилась в лес. Может, то были чары Добжи? Что, если Добжа хотел заманить Томаша и испытать снова?

«С‑смер‑рть…»

Томаш потёр виски пальцами, пытаясь избавиться от наваждения. Не помогло. Его трясло от страха.

– Тише‑тише! – послышался шёпот сбоку. – Вот, попей…

Он высунулся из‑под одеяла и увидел Маржану. Девка протягивала ему мятный отвар. И как только услышала?..

– Б‑благодарю, – он взял чашку и забился в угол.

– Пей и постарайся перебороть лихорадку, – сказала Маржана. – Ты сильный. Должен поправиться.

Удивительно, но страх отполз и перестал шипеть. Томаш прижал к себе чашку и вдохнул запах мяты, горький, терпкий и такой летний. А ведь осталось… Сколько он вообще пробыл в этой избе? Три дня? Четыре? Томашу казалось, что все пять. Если так, то совсем скоро он сможет перекинуться и отправиться дальше.

Четыре лапы могли унести его в другую часть княжества, за солёное море или горные хребты. Там его никто не достанет, вот только… Маржана, чтоб её! Томаш чуть не выругался вслух, вспомнив про обещание. Ну почему, почему он оказался слабым в тот миг, почему не выхватил колечко и не напугал девку? Хотя за подобную дерзость её стоило и вовсе убить, а не вести к Добже.

Впрочем, Маржана и так умрёт. А ведь могла бы счастливо жить в своей Горобовке, но нет, захотелось милости Велеса и звериной силы. И она её получит сполна, как только Томаш окончательно поправится.

 

III. Погоня

 

Где дичь, там и охотник

Народная присказка