По-восточному
Вполне прилично перекусив в гостиничном буфете, приняла душ и устроилась на балконе номера сушить волосы. Дома на другой стороне тенистой улицы утопали в зелени пышных деревьев. Прямо напротив балкона высился, кажется, вяз (не ботаник я, да и авторша тоже), и тени от его листьев затейливым узором шевелились на выложенном плиткой полу балкона. Меня охватило ощущение покоя и почти счастья, когда начинаешь думать, что все будет хорошо, несмотря ни на что. Я долго сидела, тупо наблюдая за сменой света и тени, наслаждаясь теплым ветерком («ласкающим кожу», – ехидно хихикнула с соседнего балкона авторша). Показав ей кулак, я вернулась в комнату и, забравшись в кровать с жестким, но удобным матрасом, тотчас же заснула. Проснулась от ощущения, что кто‑то смотрит на меня в упор, резко вскочила и увидела тощего, растрепанного черного кота, замершего в изящной позе на перилах балкона. Он уставился на меня выцветшими – видимо, на солнце, – бледно‑зелеными глазами, щели зрачков сузились до тонких линий.
– Брысь! – несправедливо по отношению к утомленному солнцем животному сказала я, а кот нагло зевнул и неторопливо продолжил движение. Он выглядел как‑то необычно – слишком длинное тело, слишком маленькая голова. Словом, какой‑то южный азиатский кот.
«Это надолго?» – авторша заглянула с балкона, с любопытством разглядывая крошечный номер.
«Что надолго?» – не поняла я.
«Долго еще будешь описывать кота? У тебя одни крайности: то слова из себя не выжмешь, то не остановишь словоблудие. Какое отношение, скажи ты мне, имеет этот тощий кот или кошка к нашей истории?»
«Пока не знаю, – стараясь соблюдать спокойствие, ответила я, – но, вполне возможно, какую‑то роль он и сыграет! И я настаиваю, что это кот!»
«Хорошо, пусть будет кот, но ты, насколько я поняла, рассказываешь о нем только ради того, чтобы заполнить страницы хоть каким‑то содержанием?»
«Я вообще не понимаю, почему ты прицепилась к этому коту? Что плохого в том, что я увидела кота, проснувшись? Я ведь на самом деле увидела его!» – спокойствие давалось мне с трудом.
Тем временем кот, который остановился, чтобы выслушать нашу перепалку, лениво потянулся, выгнув спину коромыслом, и удалился на соседний балкон.
«Коромыслом! Надо же, коромыслом…», – пробормотала авторша и ушла вслед за котом.
Жарко. Солнце поднялось за пределы досягаемости вяза за окном и запустило свои палящие полуденные лучи в комнату. Я выбралась из постели, чувствуя себя отдохнувшей и полной сил, и приступила к выполнению ближайших планов. Поправив природные недостатки с помощью благословенного макияжа, я достала из чемодана летнее платье из легкого трикотажа – цвета блеклой травяной зелени – открытое с летящей юбкой. К платью прилагался жакет‑болеро и широкий пояс с пряжкой. Осмотрев себя в узком длинном зеркале, которое обнаружилось внутри на дверце платяного шкафа, я пришла к неутешительному выводу, что все‑таки располнела за зиму – пояс с трудом застегнулся на прежнее отверстие, а грудь нахально вырывалась из декольте. Все‑таки напрасно я взяла сей наряд, переоценив свои показатели.
«Булочки, дорогуша, булочки и пирожные…», – за спиной в зеркале возникло, как всегда ехидное, лицо авторши.
«Можно подумать, ты у нас по подиуму ходишь! – отрикошетила я. – На себя взгляни! Где твои любимые широкие брюки? Не сходятся на талии?»
Авторша сердито задышала.
«У меня – сидячий образ жизни, а ты – обжора и чревоугодница».
«Грубо, очень грубо, что свидетельствует о том, что я – права! И не понимаю, чем обжора отличается от чревоугодницы! Не слишком ли много синонимов в одном предложении?» – подвела я итог и захлопнула дверцу шкафа.
«Филолог доморощенный», – презрительно бросила авторша.
«Язва!» – отрезала я.
Повертевшись перед зеркалом, я задала себе резонный вопрос: зачем надевать платье, если я собираюсь в горы.
«Затем, чтобы по‑женски обрести уверенность в себе, не так ли?» – авторша, устроившись на кровати, разглядывала мои вещи.
«Прекрати рыться в моем чемодане!» – возмутилась я.
«Но я же должна как‑то контролировать твою необузданную страсть к нарядам! – ответила она, извлекая из недр чемодана льняной сарафан. – Неплохая вещичка!»
Я задохнулась от возмущения. Это у меня‑то страсть к нарядам? Да я не помню, когда в последний раз купила себе хоть что‑нибудь приличное! Пока подбирала цензурные слова, чтобы выразить авторше свое негодование, она уложила вещи, встала и похлопала меня по плечу.
«Ладно, не обижайся, я погорячилась, это… от жары. Кстати, ты так и не сообщила читателям свое имя. Постарайся сделать это как‑то ненавязчиво и к месту», – с этими словами она вышла, бросив на меня странный взгляд, в котором промелькнуло сочувствие.
«Что это с ней? Наверное, действительно, жара, акклиматизация и смена часовых поясов», – решила я и приступила ко второй части марлезонского балета, то есть, сняла платье и достала из чемодана шорты и клетчатую безрукавную блузку, что более соответствовало моим планам. Сунув ноги в удобные босоножки‑сандалии, я закончила свой гардероб и осталась почти удовлетворена своим видом.
Зачем я столь подробно описываю скучный процесс поисков приемлемого наряда? Авторша сказала бы: чтобы заполнить страницы, но я вновь возражу ей.
«Что надеть?» Я бы поставила этот вопрос третьим, нет, вторым, а, может быть, рискнула и первым в традиционном ряду «Кто виноват?» и «Что делать?». Ведь этот вопрос возникает каждый раз, когда женская рука касается двери платяного шкафа. «Что надеть?» И каждый раз оказывается, что надеть совершенно нечего. Катастрофически нечего. И это проблема. Не менее важная, чем кто виноват. Потому что от того, как одета женщина, зависит ее настроение, а плохое настроение плохо одетой женщины – почти мировой катаклизм. Поэтому небольшое отступление от сюжета, связанное с этим, всегда актуальным, вопросом, я посчитала простительным. Тем более, вряд ли этот опус будут читать мужчины, хотя, если смотреть правде в глаза, они тоже неравнодушны к своей одежде. Впрочем, я действительно слишком увлеклась рассуждениями и очень странно, что молчит авторша. Неужели согласна со мной?
Итак, закончив сборы и покинув свой номер, я поинтересовалась у дежурной, где можно купить карту города, но так и не получив вразумительного ответа, вышла из гостиницы и остановилась, ослепленная солнцем и зноем. Мне несказанно повезло, потому что, пройдя квартал по улице Мира, я обнаружила небольшой книжный магазин, где и приобрела восхитительный путеводитель с подробными указаниями маршрутов всех автобусов, троллейбусов и трамваев, следующих по городу. Попросила у красивой продавщицы‑казашки стул. Она сильно удивилась, но стул принесла. Поблагодарив внимательную девушку, я разложила на коленях карту, и мы с явившейся‑не‑запылившейся авторшей приступили к ее изучению. Разобраться в хитросплетениях алматинских улиц оказалось нетрудно, поскольку их расположение напоминает решетку, лишь кое‑где подпорченную изгибами и углами, меньшими девяноста градусов.
«Кстати, – очень миролюбиво сказала авторша, когда мы разобрались с номерами автобусных маршрутов. – Ты так толком и не объяснила читателю, куда, собственно, направляешься».
«Действительно, – мягко ответила я. – Сейчас расскажу».
«Давай», – нежно промолвила авторша и ушла, помахав мне рукой и окончательно сбив с толку.
