Пограничник. Книга первая. Кругом была тьма
Куда делись все водители разбившихся автомобилей? Почему не было тел? Почему не сработало аварийное отключение двигателей или другие блок‑системы?
«Потому что вся электроника в один миг сгорела, – подсказал прежний ехидный голос внутри Ивана. – Потому что некому и нечему было предотвращать аварии…»
«Но почему? Почему?» – продолжал вопрошать Иван.
– Почему? – произнес он вслух, и слова эти в пустоте огромного зала с высоким потолком и стеклянными стенами, раздвигающими пространство тьмы в бесконечность, прозвучали пугающе беспомощно.
– Это конец, – вдруг услышал он спокойный голос Марии, – конец времен, конец истории. Мы ждали его. Отец Евлампий был прав, он ошибся всего на несколько дней.
– Что?… – Иван оглянулся на Марию, глянул на нее сверху вниз. – Что ты мелешь? Какой конец света? Да я жить только‑только начал! Это Южноамериканский союз! Это они напали! С лазером! Поняла?
Мария отрицательно качала головой, машинально гладя кошку, которая выделялась в темноте бело‑лунным пятном. Кошка нервно била хвостом, глядя на Ивана снизу. Взгляд был на удивление осмысленным. Странная тварь!
А Мария смотрела не на Ивана, она смотрела на выжженный город. И глаза ее в это момент были черными, как это небо.
– Наверное, всех эвакуировали! – Иван двинулся к дверям. – Пойдем, я знаю, где должен быть ближайший эвакуационный пункт!
– Не надо!
От крика Марии кошка вдруг с шипением прыгнула на пол, в несколько прыжков пересекла открытое пространство холла и скрылась за турникетом.
Мария бросилась к Ивану, закрыла дорогу, раскинув руки.
– Не ходи! Пожалуйста! Там нет больше ничего, я знаю!
Иван остановился, посмотрел на девушку с презрением.
– Что ты можешь знать, рабыня? Что ты и твой отец Евлампий можете знать, кроме тряпок и моющих средств? Конец света? Да, это конец света, это конец Евразийского Союза! Теперь будет другой мир, новый мир, женщина! И каким будет этот мир, зависит от того, буду я отсиживаться здесь или отдам свою жизнь за родину! Мне ближе второе! Тебе тоже надо отдать долг государству, которое дало тебе возможность жить. Поняла, дура? – кулаки Ивана сжались сами собой.
Мария отшатнулась от него.
– Пошли! – он крепко схватил ее за руку, увлекая к дверям.
– Нет! – вскрикнула Мария.
Он дернул ее так, что она вылетела вперед.
– Нет! – крикнула девушка. – Нет! Нет! Не‑ет!
Логинов еще успел удивиться ее крику – вот она, тихушница‑то! – но вдруг понял: накатывает!
Кажется, он еще успел оттолкнуть Марию в сторону, а потом почувствовал, как снова на него обрушиваются тонны тяжелой, как сама Земля, породы. Он закричал, чтобы Мария бежала, чтобы ненароком не задавило и ее, но в рот вдруг попал песок, и Иван подавился своим криком.
Потом он почувствовал, что его куда‑то уносит неумолимое движение селевого потока, и погрузился во тьму.
Глава 3 Мария
Сначала Иван услышал чей‑то тихий плач во тьме. Потом тьма расступилась, раздвинулась, словно туман, в стороны, и он увидел белую морду лошади.
Иван протянул руку и коснулся ее морды, чутких розовых ноздрей. Успел ощутить их мягкость. Лошадь всхрапнула, вдруг отшатнувшись в сторону, и Иван уже ожидал, что она взметнется на дыбы, но чья‑то сильная рука удержала ее на месте.
Из тьмы вдруг появилась сильная, мускулистая грудь лошади, потом ее стройные ноги, а потом она повернулась боком, и вот уже с нее, словно откуда‑то издали, сходил всадник.
Иван вдруг почувствовал себя маленьким пятилетним мальчиком. Он открыл рот от удивления. Всадник был одет в золотую кольчугу, кожаные коричневые штаны, охристо‑желтые сапоги и красный, развевающиеся плащ. Плащ его жил как бы своей отдельной жизнью – он словно живой струился за спиной всадника, иногда обвивая его плечи и бедра, а иногда свободно рея сзади.
На поясе у всадника висел меч в золотых поножах. Всадник сошел на землю, и вдруг оказался ростом всего только чуточку выше Ивана. Он улыбнулся, снял шлем, и оказалось, что он смугл и темноволос.
Только глаза его были светлыми, как звезды.
Но Иван уже не смотрел на него. Он снова услышал тихий плач, словно доносившиеся откуда‑то издалека. И непонятно было, кто это плачет? И почему так щемит сердце от этого плача?
Всадник больше не улыбался.
– Это мать твоя, Иван‑воин, плачет.
Но почему? Иван вглядывался в подступившую тьму. Зачем? Почему она плачет? Кого она оплакивает?
– Тебя, воин, оплакивает мать твоя…
А где она? Иван беспомощно крутнулся на месте, но вокруг была только непроглядная тьма. «Мама! Ма‑ма!»
– Она, Иван‑воин, там, где ей и должно быть. А вот ты на другой стороне… Ты хоть знаешь об этом? Вот, просила она передать тебе, – всадник вложил что‑то в ладонь Ивана, сжал ее длинными пальцами.
Лошадь снова всхрапнула, косясь фиолетовым глазом на Ивана, и тот, уже чувствуя накатывающую тошноту, понял, что сейчас он снова улетит куда во тьму, но все же успел спросить:
– Как зовут?
И даже расслышал ответ:
– Тезки, брат.
Но, наверное, последнее ему уже просто показалось, потому что кто‑то тряс его за грудки и тоненько приговаривал:
– Ну, Иван, ну проснись, ну пожалуйста, я не буду так больше, я ж не знала, что ты контуженый! Господи! Помоги! Иван, вставать надо, нельзя здесь больше, слышишь, нельзя! Иван, мне страшно… Господи!
Логинов уже пытался открыть глаза, сесть, одновременно растирая себе лоб, уши и даже щеки – надо было как‑то придти в себя. Это было самое неприятное во время приступов, но это необходимо. Вернуться.
– Щас‑щас… Шас… – бормотал он, шестым чувством чуя близкую опасность.
Заставил себя открыть глаза. У губ как‑то вовремя оказалась фляжка с водой. Он набрал в рот воды, пополоскал, сплюнул, почти не глядя, в сторону, смывая с языка и с неба кислый вкус страха и болезни. Было совсем темно, наверное, она из опаски прилечь к себе внимание хищников выключила фонари.
