Полный мрак
– Где сидела?
– В самом начале.
– Я в хвосте.
Надя откинулась назад и вздохнула.
– Обезболивающее помогает?
– Не особо. Очень сильная боль.
– Надо подождать ещё немного, оно сильное.
Было трудно дышать.
– У тебя много травм, главное – дождаться помощи, и тогда всё будет хорошо. Ожог как?
– Вроде всё так же хуёво.
Я откинулся назад. Горячий воздух сводил с ума. От сотрясения сильно тошнило.
– Как думаешь, быстро нас найдут?
– Думаю, уже к вечеру точно. Можешь помочь попить?
– Конечно.
Я достал воду, помог девушке подняться и аккуратно приложил ей бутылку к губам. Она выпила почти половину.
– Спасибо. Как, блять, так вышло – обе руки сломать. Повезло, что ещё жива осталась.
– Не знаю, везение или нет. Я лучше был бы мёртв. Лежал сейчас бы там в песке на солнце. Никакой боли, никаких страданий. Даже бы не знал, что моя семья погибла.
Через жуткую боль я почувствовал слёзы.
– Потерять всю семью…
– Зачем мне теперь жить? – Я вытер лицо рукавом.
– Прости, но жизнь не кончается.
– Пошла на хуй.
– Прости.
Надя снова откинулась назад.
– У меня вообще нет семьи… Я сирота. Никого, никогда. Моя жизнь хуёвая, но я продолжаю идти вперёд.
– Нельзя так говорить, что всё будет хорошо.
Надя не ответила. Я успокоился. Обезболивающее подействовало, боль стала слабее.
Надя спала. Я посмотрел её руки. В местах переломов появилась краснота и припухлость. Плохо. Меня сильно затошнило. Я отвернулся, и меня вырвало.
Я осмотрел свои повреждения. Началось воспаление на ногах, в местах переломов тоже припухлости. Я выпил воды и пошёл искать еду. Поиски закончились несвежими, набитыми песком бутербродами авиакомпании и ещё парой расплавленных шоколадок. Я принёс всё это в укрытие. Солнце начало уходить к горизонту, надо было как‑то спрятаться от его косых лучей. Я разбудил Надю, мы поели и пошли искать другое укрытие.
– Чем ты занимаешься?
– Я врач. Пятнадцать лет практики. Терапевт.
– Повезло так повезло. Что скажешь насчёт моих рук?
– Не очень хорошо. Нужна профессиональная медицинская помощь и медикаменты.
– А у тебя что?
– Воспалительные процессы в порезах, воспаление в местах переломов и сотрясение.
– Как себя чувствуешь?
– Очень плохо. Хуже всего сотрясение.
Солнце стало красным. Приближалась ночь.
– Что будешь делать, когда вылечишься?
– Убью себя.
– Бог подарил тебе шанс жить дальше.
– Бог убил мою семью.
– Но зато ты жив.
– Ого! Мне теперь его благодарить за то, что я тут мучаюсь в пустыне, потому что не умер сразу при падении?
– Бог милостив.
– Если Бог сотворил такое, то он тот ещё садист!
– Не говорите так.
Она незаметно перешла на «вы».
– Мне очень плохо, голова сильно болит.
– Я понимаю. Разговор может отвлечь.
Я закрыл глаза, сильно кружилась голова, я пытался подавить приступ рвоты.
– Не знаю. Может, мне в детском доме дали это имя или это мои родители назвали меня Надеждой. Но ощущение, что от этого вера в лучшее меня не покидает.
– У отчаявшегося только один путь…
Я не закончил. Меня сильно вырвало.
– Прости. Это сотрясение. Я забыл, что хотел сказать.
– Что?.. – Надежда посмотрела на меня пустыми глазами.
– Ничего… Прости за рвоту.
– Всё нормально, я и не такое видела.
Я откинулся назад. Становилось прохладно. Сгущались сумерки. Меня начал бить озноб.
– Надежду никогда нельзя терять, если она умрёт, то умрёт и человек. Я по себе знаю. В нашем детском доме такие зверства иногда были, а я верила, что я выйду, выбьюсь в люди и этот кошмар останется позади. Надежда никогда не покидала меня, так же как и сейчас. Я верю, что нас найдут, что мы выживем.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать три.
– Ты пять лет назад вышла из детдома?
– Да.
– Ужасно там, наверное.
– Там не люди, а звери.
Мне стало ещё хуже. В страхе я попытался встать, но не смог. Ощущение было, как будто меня раздавили катком. Наверное, температура сильно поднялась.
– Надь. У меня высокая температура, может, тридцать девять или сорок. Это, скорее всего, от воспаления. Встать не могу.
