Последняя жертва
– Хорошо, тогда поднимайтесь на четвёртый этаж и пройдите налево от лифта. Хорошего вечера.
«Интересно, а зачем Анне Сергеевне целых шесть комнат? Ей одной шесть комнат… Она что, будет спать в каждой по очереди?» – с этими мыслями Андрей направился к номеру сто двенадцать.
Номер был не заперт. Он зашёл и, уже стоя в прихожей, расслышал издалека громкий, несколько жуткий смех Анны Сергеевны. Что‑то она сегодня выглядела особенно радостной и возбуждённо‑живой, как будто и впрямь позабыла о своих немолодых годах. Андрей расслышал тонкие смущённые голоса её телохранителей, которые за дополнительную плату готовы были переквалифицироваться и в прислугу, и в кухонных рабочих, и хоть в кого – в зависимости от фантазии Анны Сергеевны, лишь бы им платили. За те деньги, что они получали, ребята на совесть исполняли любой её каприз. А капризов у Анны Сергеевны было много, очень много, и пока что эти несчастные об этом просто не догадывались.
– Глава 4 –
«Те, кто до сих пор больше всего любили человека, всегда причиняли ему наисильнейшую боль; подобно всем любящим, они требовали от него невозможного»
(Ф. Ницше)
После бурного вечера в компании Анны Сергеевны Андрею хотелось только одного – тишины. Тишины и одиночества. Он тихонько вышел в коридор отеля, потом спустился в парк‑сад и сел на лавочке в самом центре. Перед глазами мелькали толстые пачки купюр, фишки и бокалы на столе, лица людей. Лица… Закрыв глаза, он увидел лицо девушки с голубыми испуганными глазами, в форме официантки. И тут он всё вспомнил. Вспомнил, как, обернувшись, увидел её перед собой на кухне. Он вспомнил свой последний вопрос и её последний ответ – это были последние слова, которые она смогла произнести в своей жизни.
– Извините, а где тут выход? Я… я потерялся, – задыхаясь, спросил её тогда Андрей.
– Пройдёте через «холодильник» и направо по лестнице. Это там, – указала она в соответствующем направлении.
Не успел он дойти до двери выхода, как сзади раздался пронзительный писклявый крик, а затем шаги: быстрые торопливые шаги – девушка чуть ли не бегом бежала к нему, видимо, в попытке остановить непрошеного убийцу. Андрей повернулся и в этот миг увидел, как девушка, поскользнувшись на пролитом супе, ударяется головой об стол. Прямиком об острый угол разделочного стола. В голубых глазах застыло дикое изумление, будто наличие этого стола она смогла ощутить лишь на грани собственной жизни и смерти.
– О… чёрт… – только и смог выдохнуть Андрей.
Он вспомнил, как, подойдя, дотронулся до тела ногой – она не двигалась, тогда он повернул её голову и увидел медленно расплывающуюся из‑под затылка кровь. Тёплая кровь медленно заливала белоснежный пол.
«Она сказала холодильники… Так, значит, надо спрятать их. В холодильнике», – крутилось в голове.
Андрей поднял неподвижное тело девушки и понёс в соседнее помещение. Запах холода, мяса и замороженных овощей достиг его опьянённого сознания. Прислонив официантку спиной к стене, открыл первый попавшийся ящик, аккуратно положил внутрь девушку и заложил сверху замороженными продуктами.
Потом он быстрым шагом направился на кухню за другими телами, но, дойдя до первого несчастного, услышал чьи‑то шаги и не раздумывая побежал обратно.
«Не успел! Всё, теперь точно пора уходить отсюда».
Проходя мимо холодного гроба официантки, Андрей не смог удержаться, чтобы не заглянуть внутрь. Любопытство было велико, но разум уже был не в состоянии адекватно воспринимать происходящее. И то, что увидели глаза, сохранилось в памяти лишь маленьким фрагментом из калейдоскопа событий, ярких, но почти нереальных.
Мёртвая девушка неподвижно лежала вперемешку с продуктами, одежда испачкалась в крови, а лёд начал медленно покрывать её тело. Официантка выглядела на удивление живо и ещё не успела сильно измениться после смерти. Лишь роговицы ясных голубых глаз заметно помутнели да кое‑где начали выступать жёлто‑бурые «пергаментные» пятна.
В последний раз взглянув на неё, он захлопнул крышку и побежал прочь.
Сейчас, сидя на лавочке, он рассматривал свои трясущиеся руки.
– Весёлая тогда ночка выдалась… – непонятно к кому обращаясь, пробурчал Андрей. – Блин, я же убил их! Я убил троих человек. Я один убил их троих, – шептал Андрей, глядя на соседнюю лавочку, и от этой мысли ему почему‑то стало смешно. Какой‑то нервный истерический смех начал закрадываться внутрь.
– Это не ты. И ты не виноват в их смерти, – знакомый шёпот прервал его размышления.
Надеясь хоть сейчас застать собеседника врасплох, Андрей резко обернулся. Но кроме него в парке никого не было.
– Разве? Разве это не я?
– Они же люди, – услышал он снова. Казалось, что слова Голоса были повсюду, куда ни повернись, – Андрей слышал их и в пространстве, и в своей голове. – Они бы всё равно умерли. Все люди умирают. И смерть каждого можно ускорить в своих интересах.
– Да, точно, они бы всё равно умерли… – глядя на небо, повторил Андрей. – Только, наверное, позже.
– Тот повар что‑то хотел сделать с тобой, и ты был вынужден защищаться.
– Да, точно. Ты прав, это всё он, тот странный Макс виноват. Это он начал.
– А тот второй? Он вообще хотел тебя убить, верно? Значит, твоей вины в том, что произошло, нет.
– А официантка? С ней что? Она вроде ничего была… – усмехнулся Андрей. – Была.
– А что официантка? С ней вообще всё просто. Несчастный случай. Она поскользнулась на супе и ударилась головой об стол – это был несчастный случай.
– Да, ты прав, Голос. Я не виноват, я её не трогал. Я был жертвой: на меня напали, и я защищался – это была самооборона. А что мне делать дальше? Что будет теперь? Что будет со мной?
Но ответа Андрей не дождался. Он уже привык, что Голос появлялся, когда сам этого хотел, и так же сам исчезал, очень часто оставляя последний вопрос без ответа.
Андрей прошёлся от одной лавочки до другой. И вдруг неожиданно для себя осознал, что так, наверное, и называется прозрение: когда в полной тишине в уставший от непрерывных размышлений мозг закрадывается одна единственно верная мысль. Она, как яркая вспышка, пронзает предыдущие размышления, затмевая их собой. Этой «вспышкой» было резкое осознание того, что срочно, незамедлительно необходимо приобрести пистолет.
Не успев довести до завершения, до целостного грандиозного финала свои разрозненные мысли, Андрей различил иной, совершенно чуждый этой атмосфере звук.
