Принцип предательства

Фиона, подняв голову, увидела перед собой серебристую фляжку. Она неуверенно взяла её и растерянно посмотрела по сторонам.

– Минуточку, – Чарлз быстро открутил колпачок на фляжке, который оказался небольшой рюмкой. Фиона выпила. Тело передёрнуло, но, выдохнув, она почувствовала в груди тепло и стала успокаиваться.

– Возьмите орешки, – Винглер достал из кармана пакетик арахиса.

– Спасибо.

– Вы меня ещё раз извините, но я знаю, что такое горе, и не смог пройти мимо. Я пойду, если вам лучше?

– Спасибо, но, если не трудно, проводите меня до выхода?

Винглер отпил из фляжки рома, закрутил колпачок:

– Мне кажется, вам надо ещё минут пять побыть здесь, а я вас подожду вон там, – он показал на перекрёсток метрах в пятидесяти.

– Спасибо вам, Чарлз, – Фиона повернулась к памятнику. Слёзы медленно бежали по щеке и падали вниз, повторяя движение дождевых капель. Истерика закончилась, сочувствие незнакомого человека помогло. Она дотронулась до плиты:

– Денни, я тебя очень люблю, но как же мне жить теперь, где ты? Как мне успокоиться, если я не верю в то, что тебя нет? Мне так трудно…

Фиона положила голову на памятник:

– Я приду к тебе через пару дней, завтра у Эмми спектакль в школе.

Через несколько минут абсолютно незнакомые люди медленно шли по дорожке кладбища, шли под ручку и молчали. Между ними было что‑то, соединяющее их, они понимали друг друга, или хотели понять. Странно, что горе может научить чему‑то, объединить, примирить. Неужели только через ожог души можно обрести понимание человеческих ценностей, кого‑то простить или самому просить прощения?

Фиона повернула голову и неожиданно спросила:

– Вы сказали, что вы детектив?

– Да.

– А вы можете помочь мне?

– Проблемы?

– Жить не могу!

– Если хотите отомстить, то это не ко мне.

– Отомстить? Нет, – Фиона отрицательно покачала головой, – мне нужно вскрыть гроб.

– Что? – Чарлз удивлённо вскинул брови и невольно отшатнулся от спутницы.

– Только не подумайте, что я сумасшедшая, хотя все вокруг считают, что я тронулась рассудком. Я нормальная, но я не верю, что в гробу мой муж.

– Так бывает практически всегда, – заметил Винглер.

– Нет, я не видела его мёртвым, а сердце ноет и видения мучают.

– Вас не было на похоронах?

– Была, но гроб был запаян, Денни сразу привезли в гробу, но там даже не было окошка, чтобы я могла его увидеть и попрощаться по‑человечески.

– Откуда привезли?

– Из Суматры. Я просила, молила, но у всех лёд вместо сердца… им проще так жить, вот они и думают, что я сумасшедшая. И чиновники, и окружение…

– Нелегко вам пришлось, – посочувствовал Чарлз.

– Понимаете, я шестнадцать лет в браке и всегда чувствовала, когда муж звонит, вернее, телефон заиграет, а я точно знаю, что это Денни. Вы не поверите, но я не просто его люблю, я его чувствую, как свою половину, если у него что‑то болит, то в том же месте своего тела я чувствую дискомфорт. Причём я всегда знаю, когда это боль дочки, а когда мужа. Я могла предугадывать его желания, его поступки… – Фиона запнулась.

– Не волнуйтесь, я вас слушаю.

– А теперь я сумасшедшая. Теперь я сошла с ума, потому что чувствую, что в гробу не мой муж. Я чувствую его боли, как всегда чувствовала до похорон, понимаете?

Винглер отметил, что Фиона сказала «до похорон», а не «при жизни или после смерти». «Если верить Фрейду, то и на бессознательном уровне она не верит в его гибель».

– Я всё понимаю, но успокоиться смогу, только если увижу, что это он там лежит, или найду его настоящую могилу, если он погиб… – Фиона закрыла лицо руками и заплакала.

Винглер выглядел немного растерянным. Он даже не знал, что и сказать этой женщине. Да, действительно, она убита горем, но глаза! Его опыт подсказывал, что глаза Фионы – глаза нормального человека, по крайней мере, точно не больного. Когда он к ней подошёл, она убивалась от горя, а теперь она источала энергию, веру, но никак не безумие.

Но поверить в то, что она говорит, было очень сложно. «Вот так просто не смог пройти мимо – а теперь надо принимать решение: или признать, что от горя сошла с ума, и бросить её или поверить ей». В глазу что‑то кольнуло. Он часто заморгал, но не помогло:

– У вас есть зеркало?

– Минутку, – Фиона быстро достала из сумки зеркало и платок, – помочь?

– Не надо, я сам.

Чарлз быстро устранил проблему и внимательно посмотрел на своё отражение: «Если бросить её, то измучаешься угрызениями совести и размышлениями о том, что был неправ. Неправ – и в профессиональной плоскости, и в человеческой. Не по‑мужски это как‑то – сначала помочь, а потом бросить… из‑за безумия. По крайней мере, можно попытаться найти врача. А если ей поверить, то что – вскрывать могилу? Но это вряд ли получится, если даже жене не показали тело. Искать иную могилу или самого мужа? А как и где? Если его привезли в гробу, то формально всё чисто, правда, можно поговорить с родственниками, коллегами… А если муж сам всё это придумал, чтобы сбежать? Зачем тебе это всё, Чарлз? Второй год никакой работы, только грусть и ром. Денег же просить с неё не будешь».

– Я вам заплачу, – голос Фионы прервал размышления Винглера.

– Что?

– Я сказала, что готова оплатить вашу работу, нанять вас. Вы же об этом подумали?

Чарлз закрыл зеркало и, стараясь скрыть своё удивление, ответил:

– Вообще‑то, если невозможно вскрыть гроб официально, то за незаконные операции меня посадят в тюрьму или как минимум лишат лицензии.

– Да, я не подумала… А может, вы сумеете найти иные доказательства его гибели, чтобы я успокоилась… или его не гибели, – Фиона вопросительно смотрела на Чарлза, нижняя губа дрожала, глаза опухли от слёз.

Винглер почему‑то был уверен, что перед ним стоит абсолютно нормальная женщина, попавшая в горе и ищущая правды и помощи. Он не мог отделаться от ощущения, что хочет верить ей, но что‑то его всё‑таки сдерживало.