Проект Марена

Тополев насторожился, теряясь в догадках, почему сам он ничего ни о каком задатке не знает. Однако на всякий случай решил подыграть.

– А! Точно, один вариант подвернулся. Занимаемся.

– Здорово. Я деньги через Аленку передал.

– Какие деньги? – вырвалось у Кирилла.

– В смысле? Тебе жена, что, ничего не говорила?

Тополев умолк, соображая, что сказать. Выходило, что Полина втайне от него берет деньги у посторонних людей. Его бросило в жар.

– Наверное, запамятовал, – промямлил он, – видимо, мы обсуждали тему по деньгам, а Поля сама решила проявить инициативу.

– Да ты, старик, совсем заработался. Короче, деньги отдадите, как сможете. Только постарайтесь до лета. На отпуск откладывали, – попросил Игорь, – договорились?

– Да, конечно. Спасибо тебе!

Кирилл был готов провалиться от того, что его сделали идиотом. Что должен чувствовать человек, которого обманывает собственная жена? Столько лет прожить с женщиной, уверенным, что знаешь все ее мысли, реакции, что знаешь ее привычки и пристрастия, самые дальние уголки ее разума и души. А потом в один момент как гром среди ясного неба. Зачем ей деньги? Почему не сказала? Что с ней происходит?

Тополев не переставал прокручивать предстоящий диалог, переставляя слова и фразы. Как он должен поступить теперь? Устроить допрос или попытаться осторожно подтолкнуть ее к откровенности? У Полины явно что‑то случилось. Не могла она поступить с ним вот так без веской причины. Только и делиться не хотела, возможно, потому что боялась его. Нет! Невозможно! Она никогда его не боялась.

В отношениях между ними он не допускал страха. Обида – да, ирония – сколько угодно, даже гнев и раздражение не обходили стороной их брак. Но страх… Никогда. Тогда что? Если ей что‑то или кто‑то угрожает, тогда она могла просто оберегать его от проблем. Однако и это казалось невероятным.

Полина не скрывала свои неприятности, порой даже загружала его какой‑то мелочёвкой, казавшейся для нее жуткой проблемой. Вернее, Тополеву казалось, что она была такой. Теперь же он не был уверен, что вообще когда‑либо знал ее.

Выйдя на улицу, Кирилл увидел налитое «свинцом» небо, нависшее над городом темной тяжелой массой, вот‑вот грозящее прорваться ливнем. Погрузившиеся в ожидание сырого сумрака многоэтажки «ощетинились», упираясь углами крыш в давящий сверху буквально осязаемый свод. Машины, как ни в чем не бывало, проносились мимо, словно, и не было грузных туч, стремящихся поглотить городские улицы вместе с их обитателями. Даже ветер стих, как будто перед грядущей катастрофой. Опустившийся на город мрак, за считанные минуты превратил его в освещенный фонарями и витринами муравейник со своей особой ночной жизнью.

Он заворожено смотрел вверх, потеряв счет времени, пока на него не натолкнулся вышедший из здания мужчина. Извинившись, тот пошел дальше, несколько раз оглянувшись на стоявшего по‑прежнему напротив выхода Тополева. Наверное, это было ненормально, торчать здесь, мешая прохожим, но Кирилл не обращал на это внимания. В какой‑то момент ему стало трудно дышать, словно, его поместили под воду и привязали к ногам груз, чтобы не всплыл. С трудом Кирилл набрал в грудь воздух, пытаясь выровнять дыхание.

Казалось, он слишком болезненно воспринял ее обман. Ведь со всеми бывает. В любой семье случается неискренность. Только разум упорно не хотел принимать случившееся, продолжая «искрить» смесью обиды, страха и гнева. Еще утром Тополев даже не задумывался, что его понятная жизнь с простыми радостями и смыслами может закончиться в одночасье.

Поднимаясь по лестнице, он замедлялся на каждой ступени, переводя дух. Возле двери квартиры он остановился, обдумывая возникшую внезапно идею. Приняв решение, Кирилл повернул ключ.

Полины дома не было. На столе он нашел записку, что ребенок у соседки. Решив вести себя, как ни в чем не бывало, Тополев не стал звонить жене, а забрал сына и усадил его перед телевизором, включив его любимого «Бемби».

Без света, он сидел на кухне и смотрел на тусклую лампочку в прихожей. Потом прошелся по квартире, трогая стоявшие на настенных полках рамки с их совместными с Полиной фото. Вот она в парке, вот они вдвоем на море. Воспоминания о событиях оживили давние чувства и переживания. Стоя напротив шкафа с ее вещами, Кирилл прикасался к хранившим ее запах вещам, перебирая пальцами ткань платьев и блузок.

Полина пришла в десятом часу. Увидев его в спальне, она растерялась, не зная, как реагировать.

– Ты чего тут?

Тополев закрыл шкаф и отошел. Глядя на жену, он старался понять, нужно ли задавать ей вопросы, или сделать вид, что ничего не произошло. Наверняка она опять ничего ему не скажет, и эта мысль, словно, кузнечный пресс прижимала к земле.

– Как день прошел? – спросил он, чувствуя, как кровь пульсирует в висках.

Вероятно, ожидая напряженного диалога, а может, даже ссоры, Полина смутилась.

– Все хорошо.

Ее улыбка Кириллу показалась даже искренней.

– Точно?

Он удивлялся сам себе, не ожидая, что так спокойно будет реагировать на ее ложь, по крайней мере, внешне.

– Да, все нормально, – повторила она, – почему ты спрашиваешь?

Полина по‑прежнему, стоя у шкафа, явно не решаясь переодеваться, хотя раньше его присутствие ей не мешало.

– Ты, что, меня стесняешься? – вдруг спросил он.

– С чего ты взял?

Женщина нарочито подняла подбородок, посмотрев на него свысока.

– Раньше ты вроде не обращала на меня внимания, когда переодевалась.

Покраснев, Полина дернулась и шагнула к шкафу.

– Не дождешься!

Она сбросила с себя жакет и брюки, затем блузку и бюстгальтер, кинув все это на кровать, после чего надела рубашку и обтягивающие бриджи.

– Теперь все нормально? – поинтересовалась Полина, разведя руки в стороны.

Вспомнив про деньги, взятые ею втайне от него, Кирилл переборол желание высказать ей все, что он сейчас думал, и вышел из комнаты.

– Дружок! Пойдем спать! – сказал Кирилл, видя как Димка «осоловелыми» глазами уставился в телевизор.

Взяв вялого ребенка на руки, он отнес его в спальню и уложил в кроватку, переодев перед этим в пижаму. Полина чем‑то гремела на кухне. Глядя, как посапывает Димка, уткнувшись в подушку, Тополев прилег на кровать. В свете уличных фонарей комната казалась странной, чужой. Вся квартира теперь выглядела наполненной причудливыми и холодными тенями, норовившими окружить, схватить и утащить в свой сумрак.

– –