Пять мужчин
– Марья Иванна, вы одна меня понимаете, – весело подхватывает Никола, блестя темными глазами.
– Здравствуй, Коленька, – говорит появившаяся из кухни Варвара.
Марья порывается еще что‑то добавить, но я в эйфорическом состоянии от появления и подарка сына, тащу их всех в комнату. Мужчины обмениваются традиционными рукопожатиями, Никола вопросительно взглядывает на Станислава.
– Это наш… то есть, сын наших соседей сверху, – объясняю в очередной раз. – Я их сегодня залила, а Станислав помог справиться с потопом.
– Снизу, – поправляет последний.
– А, понятно. Сильно залила? Требуется совещание сторон по вопросу ликвидации последствий? – вопрошает Никола.
– Думаю, все обойдется мирными переговорами, – ответствует Станислав, ловко попав в Колькин стиль.
«Отлично, Стас», – почему‑то меня радует его умение парировать.
Сын усаживается за стол, подруги бросаются кормить его, а я растекаюсь морально и физически, с удовольствием наблюдая, как Никола с аппетитом поглощает закуски, нахально запивая их вином. Вполне самостоятельный мальчик. И невероятно наглый.
Гости разошлись. Никола уходит в интернет, а я, вымыв посуду и убрав праздничные последствия, отправляюсь совершать вечерние процедуры, мечтая об одном: поскорее добраться до подушки. Любуюсь на свою усталую умытую физиономию, размазывая по щекам крем, и вспоминаю, как Станислав, уходя сегодня, остановился в дверях, посмотрел на меня, как будто что‑то хотел сказать, потом развернулся и ушел. Или это показалось от усталости и нетрезвости? Вдруг явственно ощущаю совершенно неуместное желание, чтобы он сейчас подошел ко мне и…
«Стоп! – говорю я себе. – Что за бредовые мысли? С чего это тебя вдруг развезло? И к тому же ты, кажется, намазалась не ночным, а дневным кремом. О, черт, черт, черт!»
Глава 2
Это происходило на грани сумасшествия – мы выпали из мира и погрузились в свой собственный, не менее реальный, наполненный тем же солнцем, теми же взлетающими к небу конусами кипарисов, пятнистыми разлапистыми платанами, тенистыми улочками, тонущими в виноградных гроздьях, нежданными теплыми дождями, ночными купаниями, сухим вином и прожиганием жизни. Мы целовались в каждом укромном уголке, который попадался в наших бездумных скитаниях, хотя, вскоре мы утратили всякое чувство неловкости, целуясь напропалую там, где нас внезапно настигало желание почувствовать друг друга. Близость неуемно влекла нас после той ночи на пляже, когда все вышло так случайно и бесшабашно, бездумно и отчаянно. Я рассталась со своей девственностью легко и даже со страстью, которую вызвали скорее ночь и море, чем сам неведомый до сей поры процесс. Но об этом я подумала много позже, а тогда я просто отдавалась томлению, которое становилось просто невыносимым, под властью сильного мужского тела, принадлежащего очаровательному лохматому поэту. А дальше… дальше мы каждый день искали убежища, чтобы предаваться становящемуся с каждым разом все более желанным греху, бездумно, со всем пылом молодости, которая не задумывается о последствиях, а просто живет и пьет жизнь, захлебываясь ею. Море, коварное море околдовало и одурманило, словно огромный кальян, источающий любовный опиум сводящей с ума коварной игры красок, пения волн и сиюминутной смены настроений. Напрасно его называют колыбелью, нет, это скорее ложе страсти, чем невинного младенца.
Судьба разыгрывает сцены
Из‑за кулис,
Мы для нее лишь суть арены
И чистый лист.
Фигур путей переплетенья,
Как на доске,
Все наши страсти и сомненья
В ее руке.
То в дар швырнет нам чары ночи
И сладость губ,
То вновь ее туманны очи
И голос груб…
Едва взлетев над бренным миром,
Мы камнем вниз,
Амур становится Сатиром –
Каков сюрприз.
И прочь уносятся мгновенья,
Ночь коротка,
Не уловить сего круженья,
Дрожит рука.
Но мы назло слепому року,
Открыв глаза,
Отбросим вздохи и упреки,
Ведь путь назад
Для нас забыт, и бесшабашным
Сплетеньем тел
Глотаем жизнь и пьем бесстрашно
Мы свой удел.
* * *
Мне казалось, что засну мгновенно, едва коснувшись подушки, но ничего подобного не произошло: долго лежу, ворочаюсь, встаю, иду на кухню, чтобы выпить воды, и снова ложусь; дурные и не очень мысли лезут в голову; затем с ревом является изгнанный Николой за какие‑то прегрешения Черный и долго бродит по мне, выбирая местечко поудобней, наконец устраивается где‑то в средней части и заводит знойную журчащую котовью песнь блаженства. Под нее засыпаю и вижу совершенно бесстыдный эротический сон с участием неведомого мужчины, лица которого не могу разглядеть.
