Верноподданный разбойник Антут
– Я? Когда? Что?
– Ну, вам же надо кормить ребят! Где‑то я вас даже понимаю, – она отвернулась к окну, я перестал видеть её лицо, но руки мяли кружевной платок. – Вы можете остаться, я не буду вас выдавать. Настоящий Шозубринкас вряд ли объявится, а хороший наместник нам нужен. Оставайтесь, при условии, что выполните одну мою просьбу.
– Какую же, миледи?
Баронесса огляделась:
– Только имейте в виду, если хоть кто‑то в замке узнает об этом, можете считать себя покойником! Поверьте, я легко могу это устроить, – теперь она стояла вполоборота, закусив губу, напоминала злую белочку – не более.
Я кивнул. Как странно было, что баронесса, которой достаточно сдать меня страже, угрожала смертью, но женщины – тайна за семью печатями.
Вся её просьба заключалась в том, чтобы время от времени передавать часть краденного добра какой‑то бабе в столичную деревеньку. Ума не приложу, к чему баронесса устроила такую драму, могла бы просто попросить. Далековато, конечно, но моим ребятам всё равно особо делать нечего, довезут.
Двести первый день в замке
– Ой, что делается! – вопил, сползая по стене, Унор. – Леден, слышь, Антута сейчас пришьют. Смотри, смотри!
– Ты б переоделся пошёл, – сказал я, укладывая голову на спинку кресла. Рукава уже коричневые.
– Это не коричневый, это бежевый! – как из‑под земли вырос Леден. И оба согнулись пополам.
– Накостыляю! – сказал я, оба разбойника испарились, и брадобрей наконец приступил к делу.
– Слышь, бать, ты без свиста к лесу не приближайся, – выступил Леден, когда я объявился выбритым и подстриженным. – Сам знаешь, у нас с такими разговор короткий.
Я не ответил – что отвечать? Я и сам старался не смотреть в зеркало, откуда взирал слащавенький пижон.
– Мне пора. Вы остаётесь, – бросил я. Уроки танцев и политеса я посещал без их ведома.
У входа в зал столкнулся с баронессой, та сморгнула:
– Наместник? Я вас не признала.
Я невольно коснулся своей щеки. Она всматривалась в моё лицо, и это было даже более непривычно, чем гладкая кожа, по которой соскользнули пальцы.
– Сегодня большой день, – сказала она. – Не терпится увидеть вас в праздничном баркийском одеянии.
– Что? – не понял я.
– Ну, вы же, конечно, не забудете свои корни, наместник. Нас радует, что вы очарованы нашей культурой, но в диковинку было бы видеть вас на празднике в одежде серенидской знати. Это не к месту.
– Береанно, ниа алана сена[1], – выдал я.
Баронесса опёрлась о стену:
– Вы учите баркийский?
– Нет, Гартен учит.
Мы с пажом великолепно сработались. Он учился, обучая меня.
– Интересно, – она опустила глаза. – Доброго дня, наместник.
Я исполнил нечто среднее между кивком и поклоном, что на языке знати означало «Удаляюсь, но ненадолго».
Ещё в первый день ребята притащили в мои покои сундук из баркийской повозки, но сегодня я впервые открыл его.
Словно назло Серениду все вещи были чёрными, серыми и коричневыми. Что из этого считается парадным я успел узнать из учебников Гартена. Да, я стал читать, оказывается, даже не забыл, как это делается.
Так что на баронский бал я заявился в длинном коричневом камзоле с медными бляшками в два ряда от пояса и ниже, чёрных бриджах, серых чулках и коротких сапогах со шпорами.
Барон сидел с торца стола, баронесса – справа от него. Я, конечно же, по его кивку уселся на стул слева. На баркийскую одежду он и бровью не повёл. Хоть я и выделялся. Ведь гости разоделись один ярче другого. В глазах рябило от алого, золотистого, голубого, оранжевого…
Сам барон был в жёлто‑золотом, баронесса в тёмно‑красном.
Столы ломились от яств, правда, гости к ним не притрагивались. Я предположил, что они боялись отравиться. Странно было смотреть, как слуги уносили нетронутые блюда и приносили новые. А гости только переговаривались или произносили пышные речи, поднимая бокалы.
Позже мне объяснили, что это такая традиция: не есть на балах и торжественных встречах. Сначала появился обычай не начинать есть раньше хозяина, в то время как хозяина, да и всю знать, учили не набрасываться на еду, как с голодного края. В итоге, обычай перерос в состязание «кто кого переголодает», в конечном счёте, прикасаться к еде у всех на глазах стало считаться неприличным.
Боюсь, уже не вспомню, каков был повод для веселья, но тосты звучали однообразные. И тут я услышал своё имя:
– …Шозубринкаса прата‑Завианаку, моего наместника, мою правую руку в любых трудных делах и начинаниях. За чужестранца, который обрёл здесь дом. Будь здоров! – он поднял бокал.
Я встал, взгляды устремились на меня, бокалы зазвенели, люди пили за моё здоровье. Было приятно и немного стыдно, я поспешно сел, чуть не расплескав на себя вино.
Позже начались танцы, и я не упускал шанса показать, чему научился. Рук, что кавалеру полагалось держать ладонями кверху, касались пальчики то одной, то другой прекрасной дамы. В жизни не видел столько красавиц!
Мы кружились в скромных серенидских миноях[2], дамы по очереди переходили от одного кавалера к другому. Самым милым я шептал комплименты на баркийском, они опускали глаза, оголяли зубки.
Когда я решил взять перерыв и, отвернувшись к стене, набил рот вафлями – ну, смилуйтесь, уже живот урчал, зазвучали аккорды баркийского фортано[3]. Танца, неизвестно как попавшего в программу серенидских балов.
Он выделялся на фоне других танцев также, как мой наряд выделялся на фоне серенидских. Или скорее, как серенидский наряд выделялся бы на фоне скучных баркийских.
[1] Береанно, ниа алана сена –с баркийского «Хорошо, моя прекрасная госпожа»
[2] Миной – серенидский народный танец, которому свойственны монотонные покачивания партнёров навстречу друг другу и повороты с переходами на противоположные стороны.
В медленном миное кавалер и дама соприкасаются лишь кончиками пальцев. В быстром –поверхностями ладоней.
[3] Фортано – баркийский танец. Отличается резкими аккордами в начале каждого такта и "навязчивым» ритмом. Во время танца кавалер должен придерживать даму за талию и даже допускается соприкосновение одеждой.
