Верноподданный разбойник Антут

В тот момент на меня смотрели даже слуги, забыв о подносах. От ругани в голос спас набитый рот, дожёвывая на ходу, я вернулся в ряды танцующих…

Вернулся и обомлел – на очереди в пару со мной была баронесса.

В этом танце кавалеру надлежало придерживать даму за талию и даже позволялось соприкасаться с ней одеждой. И вот моя ладонь коснулась её платья, и кожу обожгло. Я упёрся взглядом ей в плечо, но в красной ткани будто плясали языки пламени. Жар пошёл по руке, поднялся к шее.

Я старался не думать о ней, представлять, что рядом морщинистая мадам Ферта, учительница танцев. Но тщетно.

Ноги заплетались, я чувствовал удары сердца, но не ритм. Из движений выходили только монотонные покачивания, словно это не фортано, а серый миной. Я закусил губу и вовремя сделал поворот, хотя лучше бы не делал. Её лицо, её стан, её грация в одном движении пронеслись перед глазами.

Вдобавок я невольно обвёл взглядом зал, и с замиранием сердца отметил, что другие не танцевали. Мы двое были как актёры на сцене: одни в центре внимания.

Горячая волна хлынула к щекам. Я сощурился, чтобы не видеть её лица. Уверенный, что в нём досада и разочарование.

Уйти. Сбежать и закрыться в покоях, дальше через окно, в лес, оттуда на юг, подальше отсюда. Хватит! Я слишком много на себя взял – я им не ровня… Вот только кому? Кто они, и чем смутили меня? Сегодня они поднимали бокалы за моё здоровье. Моё! Антута, ряженного разбойника. Это я их, несчастных, на бобах оставил. Я жулик и вор, а не какой‑нибудь там Шозалинкас. Беру, что нравится, и общественное мнение меня не гложет.

Губы сами искривились в усмешке, я сделал следующий поворот, после чего притянул её к себе и закрутил в танце.

Разворот. Она оказалась ко мне спиной. Я помнил это движение и пошёл приставным шагом, она же шагала в такт, перекрещивая ноги. Я придержал её руку на весу, ещё разворот, и снова моя ладонь легла ей на талию, несколько па в сторону.

Слегка качнуться, отдалиться, шаг навстречу друг другу. Далее танец полагалось разнообразить «легкомысленными» движениями спиной и бёдрами. Начали. С правой лопатки симметрично. Для удобства я обхватил её талию обеими руками, она же держалась за мои плечи, пока движение не сменилось очередным поворотом…

Сложнейшие фигуры фортано давались играючи. Я наклонял её к полу, она перегибалась через мою руку. Я чувствовал её: её дыхание, когда она приближалась, её взгляд, когда отдалялась. Знал, куда она двинется, и как её повести. Мы двигались вместе, будто нас связывали невидимые нити. На других мне было плевать, взирал холодно и безразлично.

И вот на последних па мой взгляд упёрся в знакомый образ… чёрт возьми, барона!

Следом за фортано зазвучал очередной медленный миной. Я поклонился баронессе, она лишь наскоро кивнула мне и пропала из виду. Оставшийся вечер я сидел, желание танцевать пропало.

Случилось ли что‑то? Трудно было сказать. Чем дольше я сидел и думал, тем больше казалось, что танец, он и есть танец, а странный взгляд барона адресовался вовсе не мне.

Под конец вечера я расслабился и, когда гости стали расходиться, занялся своей работой: раздал слугам указания, прошёлся по столовой и залу, ответил на пару вопросов усталых гостей.

В конце концов свечи погасли, столы были убраны, а коридоры пусты, и я направился в свои покои, еле волоча ноги от усталости. И тут меня остановил голос, который я ни с каким другим не мог бы спутать:

– Прата! Зайди ко мне!

Был бы я не такой уставший, сразу бы заподозрил неладное. Так спокойно барон разговаривал разве что с себе равными. На прислуге же вымещал недовольство, своё нормальное состояние по жизни.

Я направился к его двери и услышал за спиной в полумраке злобный шёпот:

– Ну что, скажешь, собакин ты сын, в Баркии так принято? – барон впихнул меня в двери с такой силой, что я повалился на пол, вошёл сам и закрыл дверь.

– Клянусь вам, Ваша Милость, – я приподнялся, – в этом не было ничего личного.

– Ах… – барон задохнулся, всплеснул руками. – Ах ты, щенок! – лицо его исказилось усмешкой и злостью одновременно. – Так ты знаешь, в чём твоя вина!

Сглупил я, но включать дурака было уже поздно:

– Я не имел в виду… – вместо слов получился хрип, потому что его ступня прилетела мне под дых.

– Значит, виноват! Вот, что у тебя в голове, свинячий ты потрох, – свист в воздухе, удар палкой пришёлся мне по рёбрам. – Вот тебе, скотина! Будешь знать своё место.

Снова свист, удар обжёг спину между лопатками.

– Милорд! Я ни в чём перед вами не провинился! – заорал я.

Но барон дышал как бешеный пёс, палка снова засвистела. Я перекатился, увернулся от удара и дал дёру. Но барон встал в дверях.

– Что ж ты делаешь, скот позорный? Хочешь, чтобы весь замок узнал об этом? – он угрожающе выставил палку, но я перехватил её и спрятал за спину:

– Ваша Милость! Я ваш слуга, ваша опора! Верен вам, вашему дому, вашему имени, – тараторил я, что только лезло в голову.

– А не забыл об этом, когда танцевал?

– Милорд, там все танцевали! Мне выпала очередь. Я не мог отказать миледи.

– Отдай палку, мерзавец, я на тебе живого места не оставлю! Я тоже танцую фортано, и знаю, когда танцуют, а когда… – он замахнулся, я отпрыгнул.

– Я и танцевал!

– Не притворяйся! Ты не умеешь притворяться, я видел твою рожу, все видели. И что теперь порядочные люди об этом скажут?

«Порядочные люди промолчат. Что за мир! Зачем вообще танцевать фортано, если с ним связано столько проблем?» – подумал, но не сказал я.

Барон сел, но складка меж бровей не разгладилась, он кусал губы:

– Ты почему неженат до сих пор? – спросил он.

Холодок прокатился по спине.

– Я задал вопрос, ты оглох?

– Я слышал вас, милорд. Не знаю, что ответить, я на службе, не до того.

– Одно другому не мешает, – отмахнулся барон. – Тем более теперь ты просто обязан на ком‑нибудь жениться или молва пойдёт. Парень молодой, ладный, хозяйственный, живёшь в моём доме и неженат. Это никуда не годится!

– Да почему?

– Не понял, ты возражаешь, что ли? Женишься, говорю, и как можно скорее!

Желательно до отъезда гостей объявить о помолвке.

– Я, Ваша Милость, сам буду решать, когда мне жениться. Личные дела…

– Замолкни! А то танцуешь больно резво, а говоришь больно много. Смотри у меня!