Рехан. Цена предательства

Сарая больше не было, а на много метров вокруг валялись куски обуглившейся глины, составлявшей ранее целые стены, обломки досок, пучки тлеющей соломы. Картина, развернувшаяся вокруг, поражала масштабностью происходивших на ней событий. Как он и предполагал, весь лагерь находился внизу, метрах в ста от того места, где их держали. Сейчас Пашка сидел чуть ли не на самой вершине пологого склона, покрытого редкой плешивой зеленкой. И, оказывается, чуть сбоку, на некотором отдалении, находилась какая‑то совсем крохотная деревенька, явно жилой аул. По узеньким вытоптанным дорожкам неслись вспугнутые бараны, а на краю селения, делая вид, что нисколько не бояться взрывов, из‑под руки наблюдали за разворачивающимися событиями местные мальчишки. Кто‑то из них имитировал стрельбу из палок по проносящимся по закопченному небу вертолетам.

Сверху Пашке было хорошо видно, как несколько чеченок в платках махали и кричали что‑то своим детям, не решаясь приблизиться. Мальчишки только отмахивались руками, не отрываясь от зрелища и энергично жестикулируя.

А зрелище на самом деле было из ряда вон, тем более для таких глухих мест. Вертолеты поработали на славу – внизу все было разрыто воронками, а вся поверхность лагеря была усеяна маскировочными сетками, мешками, вещами, оружием, одеждой. Блиндажей и землянок, как сразу определил Пашка наметанным глазом, у боевиков не было. Пара коротких окопов и столько же укрытий, к тому явно не усиленных и не замаскированных с воздуха. Видимо, это был какой‑то перевалочный пункт или предназначался для кратковременного отдыха и пополнения провизии и припасов. Поэтому‑то неожиданная атака застала бандитов врасплох.

Тела валялись по всему лагерю и за его пределами. На одном открытом участке было видно сразу несколько истерзанных трупов. Оторванные конечности валялись вперемешку с оружием, а вывороченные внутренности виднелись как на кустах близлежащей зеленки, так и вдалеке, раскиданные страшной силой.

Уцелевшие боевики рассредоточились как можно дальше от опасного центра и друг от друга. Тут и там из зарослей трещали очереди, пытаясь достать в небе объект. Но до сих пор ни одна из попыток не увенчалась успехом.

Вертолеты издалека провели третий заход, уже не выпуская ракет – может, кончился боезапас, может, опасались с такого расстояния попасть по близкой деревне – лишь поливая всю зеленку из крупнокалиберных пулеметов. Сделали поворот и явно собрались уходить.

Кто‑то из боевиков завыл от яростного бессилия. И к центру разбитого лагеря из кустов бросилась бородатая фигура. Султан, выпуская длинную очередь в сторону уходящих вертушек, огромными прыжками и быстротой, которую в нем Пашка и не мог предположить, бросился к раскиданным по земле зеленым армейским ящикам. На удивление они не детонировали от обстрела, но содержимое было выкурочено наружу и разбросано по разным сторонам. Султан пнул один треснутый по всей поверхности ящик ботинком, отчего крышка окончательно отлетела, и выхватил оттуда гранатомет. «Игла», что ли, напряг глаза, в которых бесновались красно‑синие круги, Пашка. Или «Стрела»?..

Когда главарь начал срывать предохранитель и раздвигать сам «выстрел», он разглядел американский «Стингер». Сильно кайфуют черти, подивился Пашка и замер, когда Султан вскинул «Стингер» на плечо. Вертолеты еще не ушли достаточно далеко, лишь начали уменьшаться в размерах, и все шансы попасть у командира сохранялись. А в том, что начальник зеленки стреляет отменно изо всего, что может стрелять, Пашка и не сомневался. Это и так видно.

Из зеленки выбежал Жук‑телохранитель, видно, раненый. Чалмы не было, а на смуглой, абсолютно бритой голове темной кляксой темнела кровь. Жука покачивало, но он упрямо шел вперед на смешно подгибающихся ногах, не желая оставлять хозяина одного. Наступил на чью‑то оторванную руку и, оступившись, упал. Начал тяжело подниматься, и в этот момент бородатый командир нажал спуск.

Раздался оглушающий хлопок и ракета вылетела с ревом, выбросив позади себя из сопла струю огня. Высоко над землей, набирая скорость, слегка изменила траекторию и бросилась, словно гончая, взявшая след, за удаляющимся вертолетом. За тем, что двигался сзади, прикрывая хвост головному.

– Аллах Акбар! – заорал ей вслед Султан, потрясая над головой пустым «выстрелом» от «Стингера».

– Акбар!.. – донеслось разрозненным криком с разных концов зеленки.

Заокеанская умная ракета, выпущенная чеченским боевиком, стремительно догоняла российский вертолет. Еще немного…

Уже восторженный вопль был готов вырваться из десятков глоток, но вертолет, словно почуяв летящую позади смерть, отгородился отброшенными в небо огоньками защитных тепловых ракет. «Стингер», стремящийся точно в хвост вертушке, в последнюю секунду неуверенно вильнул и разорвался в воздухе, столкнувшись с обманувшей его тепловой ракетой, так вовремя выпущенной русскими летчиками. Вертолет заметно качнуло в сторону, он «заходил», но удержался. Сбоку под крылом что‑то задымило, однако он, не снижая скорости и высоты, уверенно скрылся за тем же перевалом, откуда пришел несколько минут назад.

Вместо заготовленного восторженного крика у боевиков вырвался неудовлетворенный яростный вопль.

– Фу‑у… – облегченно выдохнул Пашка. И тут же мозг пронзила такая простая и жизненно важная мысль – что это он сидит здесь, когда надо бежать, нестись сломя голову отсюда, по этим горам, по этой зеленке?! Все равно куда, лишь бы отсюда, пока его не хватились, пока о нем не вспомнили, пока он, Пашка, никому не нужен. Прочь, прочь…

Лихорадочно оглядевшись, не обнаружил вокруг ни сарайчика, ничего. Не было Витали. А Адриян…

Совсем рядом лежало месиво, чем‑то отдаленно напоминавшее чернобрового Адрияна. Ног у месива не было, из развороченного тазобедренного сустава торчали две передробленные с мясом кости, а тело…

Пашка отвернулся. Никаких чувств не было, лишь облегчение при мысли, что Адрияна с его сломанной ногой уже не придется тащить на себе.

Лихорадочно пополз в сторону. Цепи на самом деле были тяжелые, очень тяжелые, но их вес сейчас мало ощущался. Работая локтями и коленками, Пашка взрывал до него изрытую горящую землю, поддергивая цепи к себе, словно те были сделаны из легкого пластика, а не из металла.

В воздухе начала оседать густая сажа вперемешку с пылью и не опавшими окончательно сорванными листьями зеленки. В нос шибало порохом, вскопанной землей и жженым мясом.

Пашка полз, полз вглубь, дальше от этого места, от этого давно переставшим казаться тошнотворным запаха, вглубь кустов. Углубившись чуть дальше, остановился, подтянул цепи ручных кандалов, хрястнул каменным столбиком о булыжник, отчего столбик рассыпался на части. Цепи накрутил на руки, встал и как можно быстрее пошел, уже в полный рост – благо что зеленка это позволяла. Хотел побежать, но кандалы на ногах с остатками порванных цепей не давали разогнаться. В руки их нельзя взять – слишком короткие, и он шел, волоча их за собой. Края кандалов больно впивались в обожженные раны, елозили по кровоточащему живому телу, но Пашка откинул все мысли о боли, о неудобстве, и продвигался вперед, приволакивая ноги.

И с каждым шагом идти становилось все тяжелее. То и дело звенья волочащейся позади цепи задевали о корни и ветки, стелящиеся по земле. И тогда ржавое железо сладострастно впивалось в живое мясо. В глазах мутилось, Пашка шипел сквозь стиснутые зубы от дикой боли. Стараясь не обращать на нее внимания, упрямо шел, наметив себе идти не вниз, туда, где шумела река, и не вверх, к близкому хребту этого высоченного склона, а вдоль, дальше по густой, выше головы, зеленке. Бандиты, как он думал, посчитают, что он побежал или вниз к реке, что легче всего, или же вверх, попытавшись перевалить через гору и там где‑нибудь скрыться. Надеялся, что им не придет в голову, что измученный, глупый солдат использует самый тяжелый и непродуктивный способ – переться сквозь практически непроходимую колючую заросль в цепях.