Рехан. Цена предательства

Не учел только одного. В один из моментов, когда цепь на правой ноге в очередной раз зацепилась за корень, подмытый дождями и предательски обнаживший себя из мягкой земли, Пашка обнаружил, возвратившись на шаг, что каждый раз оставляет за собой жирный кровавый след. Мучительно застонал при мысли, что сам выстилает за собой путь преследователям. По такому следу и собак пускать не надо – и так все видно, не ошибешься.

Может, надо было все‑таки вниз, к реке, и там уйти по воде? Успел бы?..

И как в ответ на Пашкины мысли, сзади послышались крики, пока еще достаточно отдаленные. Все Пашкино существо напряглось.

– Ну‑у‑у… – зарычал он сам на себя и, волоча цепи стертыми в кровь ногами, тяжело побежал, оставляя за собой сплошную красную полосу.

Крики переговаривающихся преследователей приближались, несмотря на все Пашкины усилия оторваться. А казалось, он уже так далеко ушел…

Он бежал, прижав к груди моток огромной цепи, переставляя изодранные, окровавленные ноги. Бежал – и плакал. Плакал не сколько от дикой боли в ногах, помрачающей сознание, плакал при мысли о потере обретенной на миг свободы.

Сзади послышались торжествующие голоса. Наверняка этим уродам удалось напасть на его политый собственной кровью след. Напрягая все силы, бросился вниз, стараясь увеличить скорость и, может, сбить с толку преследователей. Цепи били по ногам, залетали вперед, закручивались вокруг лодыжек. Упал, подвернув ногу, перекувырнулся через плечо, сильно ударившись боком о толстый ствол куста. Сломанные ребра вспыхнули огнем, в глазах заплясали разноцветные огни.

Встал, задыхаясь и отталкиваясь от земли одной ослабевшей рукой, второй удерживая цепи на груди, и побежал дальше, вниз, не стараясь уже уворачиваться от враждебных, усеянных острыми крепкими шипами веток зеленки, раздирающих плечи, руки, лицо.

Где‑то сверху, практически рядом, раздался запыхавшийся молодой голос. Ему ответил другой, оба засмеялись. Пашка услышал шорох раздвигаемой поросли и хруст сухих веток под чужими ногами. Кто‑то пробежал мимо вниз, краем глаза заметил мелькнувшую тень в соседних зарослях. Обходят… Рванулся в другую сторону. За спиной послышалось тяжелое дыхание. Преследователи обложили солдата…

Внизу стоял, вскинув автомат и целясь в него, в Пашку, молодой чеченец, насмешливо улыбаясь при этом. А позади в спину зашипел чей‑то грубый голос. Что он сказал, Пашка не понял, не собирался понимать. Мелькнула только одна отчаянная мысль, только одна – прорваться. Не разбирая дороги, взревел и кинулся на молодого, желая только одного – вырваться из тисков или наконец сдохнуть здесь же, быстрой и легкой смертью. Как и хотел…

Но сзади кто‑то тяжелый прыгнул ему на спину, валя на землю. Моток цепи, что Пашка до сих пор держал на руках, как ненавистный подарок, вырвался, размотался, и он упал прямо на него. Рванулся вверх, пытаясь вырваться из чужих объятий. Держали крепко. От безысходности Пашка зарычал, как дикий зверь, попавший в капкан, живя еще одну секунду ожиданием долгожданного выстрела.

Но выстрела, обрывающего все земные мучения, не было. Вместо этого Пашка увидел бегущего к нему молодого бандита и еще чей‑то ботинок у себя перед носом. Ботинок размахнулся и с силой ударил Пашку в лицо, потом еще и еще… И град ударов посыпался на солдата. Теперь его никто не держал, но встать под этим месивом не было уже никакой возможности. Все же Пашка попытался рвануться из этого молотобойного кольца, удалось привстать – и тут же серия ударов стала еще ожесточенней сыпаться на него. Били во все открытые места, в основном целя в голову. В мозгу вспыхивал калейдоскоп искр, дикая боль пронзала весь мозг, заставляя сознание то потухать, то вновь включаться. Наконец один из сильнейших ударов чьим‑то ботинком милосердно попал куда‑то в висок – и Пашка ушел в блаженную темноту, уже не ощущая размякшим телом продолжавшиеся сыпаться на него удары.

 

***

 

ПИСЬМО №1

 

Здравствуй, любимый!

Вот ты и уехал… И вроде никогда не знала тебя, а в сердце такая тоска, что никто и не представит. Такая тяжесть в душе, никому не пожелаешь. Извини, что пачкаю лист, я знаю, что тебе там не до писем сейчас, но уж очень хотелось написать. Просто я люблю тебя. Я просто хотела сказать, что я не знаю теперь, как мне жить без тебя, как я прожила сегодняшний день и вчерашний, и как я проживу эту ночь, и как доживу до завтра… не знаю. Пишу, а из глаз слезы ручьем. Господи, что за чушь я несу! Все хорошо, все прекрасно, все замечательно. Тебе там несладко, я знаю, но, наверное, легче, когда знаешь, что тебя кто‑то там любит и ждет, ведь правда?.. И как больно, когда закрадывается мысль о том, что можно потерять любимого, навсегда потерять. Сейчас подумала – а если мы никогда больше не увидимся? Какое страшное слово – никогда. Что я пишу? И не могу этого не писать. Ты же простишь свою маленькую глупую девочку. Ты же знаешь, что мне без тебя плохо. Очень плохо… О тебе нет никакой информации, как только ты уехал, и я не знаю, что и думать. Я упрекаю тебя в молчании, а если ты не при чем?.. Это ужасно. Ладно, не буду о грустном. Это табу для меня, это я сама сейчас придумала, здорово, правда?..

Все время думаю о тебе. О нас… Таких отношений, как у нас, ни у кого не было и не будет, это точно. Все вокруг такие собственники и ревнивцы, это так видно, так глупо. А ты всегда был другой, выше их всех. А мне так хотелось, чтобы, уезжая, ты оставил свое сердце со мной. А лучше бы сам остался, весь. Мой с потрохами… Очень смешно, правда? Я знаю, ты не обидишься.

Но ты уехал, и мне просто хочется верить в чудо. Что настанет однажды время, в котором не будет проблем. Улыбка озарит мое лицо, и пусть хоть на каплю добра станет больше в этом темном мире. Любовь не уйдет, не улетит, не испарится. Я буду ощущать ее сладкое дыхание. Ты будешь этим дыханием, здесь… рядом… со мной… В твоих объятиях, уставшая от ласк и страсти, я усну, уткнувшись носом в твое теплое плечо. Обнимая мои хрупкие плечи, ты подумаешь, о том, что тебе никто не нужен в целом мире, кроме этой маленькой беззащитной женщины. И забудешься счастливым сном. И даже во сне мы будем улыбаться друг другу. И утром, едва пробудившись, я буду теребить твой ежик на голове, целовать в ухо, наслаждаясь тем, как ты морщишься от щекотки и прячешься в подушку, кутаться в твои руки. И так вместе все утро… всю жизнь… вечность… двое хорошеньких ребятишек подарит нам эта любовь. Мальчик – похожий на тебя, и девочка – похожая на меня. Будут радовать нас и окружающих. И счастье будет везде. На кухне, где я буду готовить обед… На улице, где мы будем гулять. В мире – где мы будем жить… Ты только приди ко мне. Приди живой…

Пока, мой ласковый.

Твоя…

 

***

 

Яркий свет бил в закрытые глаза, не ослепляя. Пашка довольно зажмурился и блаженно потянулся.

– Хорошо‑то как! – не смог сдержать радостного восклицания.