Рехан. Цена предательства

Тот молча встал, указал бородой, в какую сторону идти, сам пошел сзади, на ходу легко коснувшись Пашкиной спины стволом автомата.

И пока Пашка справлял в уличном сортире свои дела, все время ощущал внимательное присутствие Ахмета и его АКСа. Таким же образом вернулись в дом.

Пашка отчаялся. Напасть на здорового, вооруженного Ахмета было безумием. И во всем теле царила слабость, огромная невероятная слабость. Побег срывался. В голове все закружилось и Пашка снова лег на кровать. Виталя все так же дрых.

Неожиданно для себя снова уснул. Когда проснулся в очередной раз, его накормили, отчего он почувствовал себя на седьмом небе. Ахмет сказал, что Виталя тоже просыпался, и тоже чувствует себя нормально. Потом снова заснул, прислушиваясь к своему блаженству сытости и отдыха.

Разбудили его на этот раз шум и голоса в доме. Комната за дверями наполнилась народом и, судя по голосам, их там набилось немало.

Пашка вскочил на кровати, лихорадочно соображая, что же делать. Сердце, вырванное из спячки, бешено колотилось. Виталя беспокойно заворочался, просыпаясь. Решив, что деваться все равно некуда, Пашка решил успокоиться и просто сел, стараясь дышать равномерно. Раз их до сих пор не шлепнули и, более того, отхаживают и кормят, значит, шансы на освобождение пока имеются. Рано или поздно такой случай представится, и вот тогда‑то Пашка не упустит его. Ни за что не упустит.

Вот только голова не болела бы так. И слабость поскорее бы уж прошла.

Дверь распахнулась от сильного толчка. На пороге стоял рыжебородый. Увидев отмытого и заметно отошедшего от побоев Пашку, только удивленно покачал головой.

– Ну надо же! – сказал он, – как огурчик. Невероятно!

Внешне Пашка был абсолютно спокоен, хотя при виде Усмана с дружелюбной улыбкой на лице в сочетании с наркоманскими потухшими зрачками его передернуло.

– Ты приготовил для них одежду? – обратился помощник командира к Ахмету на чеченском.

– Да, Усман. Но только обычной одежды для них не нашлось, вся домашняя одежда светлая, и в ночи их будет видно. Тем более, – Ахмет помялся, – я не хотел, чтобы они ходили в одежде моих родных.

– Ну, хорошо, – с легким раздражением выслушал речь охранника Усман, – так что у них за одежда?

– Камуфляжи, из нашего запасника. Я выбирал похуже, – словно оправдываясь, сказал Ахмет.

– Там вся форма новая, – заметил рыжебородый.

Ахмет только опустил голову, засопев.

– Ты правильно сделал, – толкнул его в грудь кулаком Усман, – маскировка должна соблюдаться при любых условиях. Белые пятна мне в отряде не нужны. Подбери им ботинки, шерстяные носки и… наручники с цепочкой. Ты слишком хорошо о них позаботился, – то ли осуждая, то ли хваля, заметил Усман, – они похожи на хорошеньких домашних овечек. Боюсь, что Султану это не понравится. Но он поймет, – подбодрил он вконец расстроенного Ахмета, – ведь так нужно было. В конце концов – это был его приказ.

Ахмет кивнул, исподлобья глядя на рыжебородого.

– Как тебе это удалось? – без особого интереса спросил Усман.

– Тетушка Марийат все делала, я сам брезговал, так, помогал только, – с готовностью отозвался чеченец, – другое дело – женщина.

– Хорошо, – оборвал его Усман, – готовь их к выходу, накорми. Они идти смогут?..

– Смогут, – заверил Ахмет.

– В полночь выходим, – с этими словами Усман вышел из комнаты, на ходу приветливо здороваясь с хозяйкой, тетушкой Марийат.

Через несколько минут перед Пашкой и окончательно очнувшимся Виталей, растерянно моргающим по сторонам, лежали стопкой два пахнущих новым камуфляжа германского образца и две пары берц. Вот и сбылась мечта идиота, подумал Пашка, поменял обувку.

Виталя, тоже чувствуя себя неуверенно в одном нижнем белье, поспешил одеться, по солдатской привычке начиная со штанов и обуви.

Хозяйка принесла два еще горячих лаваша, немного мяса и чистой воды в кувшинчике и парни, забыв на пару минут о тревоге, шагнувшей в комнату вместе с Усманом, смели все с аппетитом. За все это время они не перекинулись ни словом, и только после того, как Марийат унесла большую плоскую тарелку без оставленных на ней крошек, Виталя спросил мрачно уставившегося в одну точку товарища:

– Что мы здесь делаем?

– Глупее вопроса не мог придумать? – отозвался Пашка, – не знаю. Наверное, привели в божеский вид перед продажей. Ты же не забыл, что без пяти минут раб? – насмешливо скосил глаза на Виталю.

– Вот козлы, – тот только страдальчески поморщился, – слушай, я толком не помню ничего. Били, помню… А потом все как‑то урывками.

Поднял глаза на Пашку и тихо засмеялся.

– Ты чего? – не понял Пашка.

– Ну и отоварили тебя, – выдавил из себя Виталя, продолжая смеяться тихим истерическим смехом, – у тебя же вся рожа раскурочена, мама родная не узнает. Я проснулся, гляжу – урод какой‑то рядом лежит, перепугался.

Пашка усмехнулся:

– Ты на себя‑то в зеркало глядел? Думаешь, выглядишь лучше?

– Нет… Нет тут зеркала, – сдавленно заливался Виталя.

Не удержавшись, Пашка тоже засмеялся. Отсмеявшись, почувствовал, как напряжение понемногу отпускает зажатое тело, замолчал вновь. Нездоровое это веселье.

В соседней большой комнате, до того лишь скромно позвякивающей посудой и переговаривающейся негромкими голосами, задвигалось. Застучали отодвигаемые стулья, знакомо забряцало оружие. Слышно было, как боевики поочередно благодарят гостеприимную хозяйку и как она отвечает, называя каждого по имени.

И снова распахнулась дверь. Ахмет, уже одетый по походному, показал взглядом – выходите. Стоящий рядом Усман опять покачал головой.

– Ай, как новые. И смеются здесь сидят, молодцы, – произнес он с улыбкой, и Пашка так и не понял, говорит он то, что думает, или же просто издевается. Склонившись больше ко второму, встал с удобного чистого топчана, который сейчас так не хотелось покидать. Слабость навалилась еще больше. Заныли незажившие раны, болью отозвалось все тело. И все‑таки Пашка чувствовал себя отдохнувшим. Поразительно, но он никогда еще не восстанавливался так быстро.