Рехан. Цена предательства
– Пашков, дохлятина! – злобно осклабился Старшина. Пашка внутри похолодел, – ты‑то у меня точно вылетишь. Набрали в группу детский сад, поубиваю, гондоны! – и сильнейший боковой врезался в Пашкину грудь.
На миг показалось, что листы титанового бронежилета вмялись под костяшками пудового кулака, недовольно брякнув. В грудину вдарила кувалда и в глазах потемнело. Успев на удар резко выдохнуть весь воздух из легких, как учили, Пашка отошел на два шага, чуть не упав на предательски подогнувшихся ногах. Устоял, принял прежнюю стойку.
– Рейнджера из себя корчишь? – насмешливо усмехнулся Старшина набитой кожей дубленого лица, – в кибу! Держи второй…
Все знали, почему Старшина, да и не он один, пробивает духов исключительно в бронежилетах. Без этой защиты последствия удара могли быть исключительно плачевными. В новый удар он вложил свою душу, вломив кулачище в грудную клетку солдата, на две головы ниже его самого.
Второй удар прошел тяжелее. В глазах темнота не отпускала долгих несколько секунд, грудную клетку заломило болью и, как Пашка ни старался устоять, его откинуло на несколько шагов назад и опустило на одно колено. Коснулся рукой чисто выметенного асфальта, второй ощупывая через бронежилет грудь. Мотнул упрямо головой в «сфере», разбрызгивая по сторонам крупные капли пота и, оттолкнувшись от земли, встал, вернулся к строю и принял стойку.
С высоты своего роста Старшина уже не кривил толстые губы:
– Я выбью из тебя весь твой гребаный характер, – почти спокойно произнес он. Неожиданно легко поднял в воздух огромное тело и с разворота послал ногу назад, в Пашку.
Ушира вошла классически, пяткой точно в грудь. Пашку подняло кверху, он ощутил, что неудержимо летит назад, раскинув руки. Вокруг зацепиться было не за что и, пролетев спиной метра три, Пашка хрястнулся спиной на асфальт и еще какое‑то расстояние проехал на бронежилете, как черепаха в панцире, раздирая плотную огнеупорную ткань о шершавую поверхность. Старшина, нанеся сокрушительный удар, непринужденно принял прежнее положение из прыжка и довольно засмеялся, наблюдая, как неловко пытается подняться на ноги Пашков, с кряхтением переваливаясь на бок и держась за грудь.
– Продолжаем задрочку личного состава, – бросил он сержантам, – мотать всех до тех пор, пока кто‑нибудь не взмолится о переводе из группы. После обеда – чистка оружия один час, потом в спортзал – четыре часа, как обычно, до ужина. После ужина – десять минут на переваривание пищи и общий сбор – кач до отбоя. А после отбоя еще посмотрим…
– Так точно, – отрапортовали сержанты, по комплекции мало чем уступающие Старшине, – мы позаботимся о них, Васек, не переживай.
И пошли рявкающие голоса:
– Взвод, стройся! В колонну по три, становись! Бего‑ом… Марш!!!
И учебный взвод спецназа в ногу, стройными рядками бегом двинулся к местному лесочку, к месту проведения тактической подготовки.
***
Впереди послышалось негромкое карканье Султана. Банда боевиков, оживившись и немного зашумев, начала располагаться под скалой, что нависала метрах в двадцати от берега.
Место было поистине живописным. Пашка, несмотря на измотанность и боль от всех своих повреждений, подивился дикой красоте горного края. При дрожащем просветлении начинающегося дня пейзаж казался закованным в хрусталь чистейшего воздуха, что подвластен был лишь одному великому волшебнику – Времени. Необъятная высокая стена нависала над людьми, словно живая, будто стараясь оградить своих детей от опасности и злых насмешек судьбы. Вся эта подточенная поднимающейся из года в год весенней водой громада многовекового камня, изъеденные ветрами пласты горной породы, поросшие мхом и редкими зелеными кустами с колючками в палец длинной – все навевало на Пашку ощущение нереальности происходящего, никчемности своих мелких чувств и эмоций, бессмысленности какой‑либо деятельности и собственной жизни. Поразительно, но эта скала стояла здесь многие, очень многие века и тысячелетия, и будет стоять еще целую вечность. Но зачем тогда делать все эти движения, бежать куда‑то и за кем‑то, или от кого‑то? Надо будет подумать об этом потом, интересный вопрос. Но не сейчас, сейчас трудно думать, нельзя думать, вытерпеть бы…
Справа, укутанная паром, как одеялом из перины, успокоено вилась гладкой змеей река. Тут она проливалась более широко, нежели раньше, и звук стремящейся воды был не столь грозен и оглушающе звонок. Камней, о которые она разбивала свои тягучие струи, в этом уголке Вселенной не наблюдалось, и волны быстро, но плавно несли себя дальше, по пути отдыхая в этом месте и ласково прижимаясь к подмытым коричневым берегам.
Сзади кто‑то выругался на чеченском и тут же Пашка получил прикладом по спине. Не очень‑то и сильный удар пришелся в то место под лопаткой, куда перед побегом ударила взрывная волна, оставив черное пятно на полспины. Мышцы взвыли, проклиная обидчика и в то же время сжались от боли, униженно моля о пощаде.
Пашка же промолчал. Словил удар прикладом и Виталя. Не удержался, ступил неловко вперед и упал, увлекая за собой напарника. Браслеты больно впились в запястья и Пашка не удержался от гримасы боли, опускаясь на мягкую землю. Пленников заставили встать на колени. От них так и не отходили те два свирепого вида чеченца, время от времени прикрикивая на них и тыча стволами в шеи. С дисциплиной тут у них было все в порядке.
Пашка скосил глаза на ближайший ствол. Отметил чистоту и маслянистый блеск оружия. Было видно, что, помимо хорошего ухода, автомат был еще и просто достаточно новым. Вспомнил свой, что был записан на него, когда он служил в группе. Тот АКС был уже ветеран, потрепанный, покоцанный в неисчислимых занятиях, учениях и горячих точках, отполированный местами до серебристого блеска руками многочисленных хозяев. Вспомнил чувство добротности и покоя, которое внушала ему эта вещь. Что ни говори, а оружие обладает своей жизнью, своим сознанием. Не подведет, даже наглотавшись воды и песка, уложит пулю в ту точку, куда глаз глянет. Отдали, наверное, кому‑нибудь из нового призыва…
Маячивший перед глазами ствол АКСа был упакован в презерватив. Интересное решение. Пашка принялся с интересом разглядывать резиновое изделие, оказывается, он успел уже подзабыть, как оно выглядит. Он и другие пацаны заворачивали всегда дульные компенсаторы своих автоматов в простой марлевый бинт.
От кучки бандитов, расположившихся под скалой, послышались смешки. Пашка взглянул туда. Боевики разлеглись вольготно на траве, сочно растущей вдоль всего берега, и с аппетитом чавкали своим завтраком. Тут они уже никого не боялись, даже выставленные с двух сторон два боевика спокойно ели, поглядывая по сторонам и переговариваясь с неподалеку сидящими товарищами. Две мирные низкорослые лошадки, что использовались для перевозки тяжелых грузов, сейчас были расседланы и мирно паслись.
В животе громко заурчало.
Поймал на себе насмешливый взгляд Усмана. Тот ловко поддевал кончиком кинжала ломтики мяса из яркого пакета с блестящей этикеткой и отправлял их себе в рот, задирая лицо кверху и довольно улыбаясь.
Отвел глаза и принялся глядеть на воду, стараясь расслабиться и отдохнуть за оставшееся до конца привала время.
Усман подозвал Ахмета и, указывая своей рыжей щетиной на солдат, сказал:
