Рехан. Цена предательства

Сколько сидело в фургоне людей, и кто это был, теперь уже никто не скажет. На землю, на полыхающую огнем дорогу успели с первыми выстрелами выпрыгнуть двое. Первый солдат горел, объятый перекинувшимся на него пламенем. От боли он орал и, держа в руках единственный не горевший АКС, палил без разбора по кустам, откуда велась стрельба. Магазин его автомата не успел опустеть, как очередной разрыв превратил живого человека в черный, откинутый на обочину кусок мяса.

Второй успел броситься на землю. Он полз в укрытие, волоча по пыльной чеченской дороге полуоторванную ногу, еле державшуюся на лоскуте кожи. Кровь густой струей выплескивалась из раны. Обреченный молча, сосредоточенно полз, быстро перебирая локтями, но чья‑то очередь настигла его еще на пути к укрытию, и он затих, прибитый к белой поверхности безумными в своей радости освобожденными пулями.

Изуродованный и заглохнувший, казалось бы, навсегда Т‑80 неожиданно для всех дернулся. Башня, неловко мотнув израненной головой, с душераздирающим скрежетом начала поворачиваться в сторону атакующих, чем вызвала панические вопли в кустах зеленки. Пашка спиной почувствовал, как начали разбегаться боевики от того места, куда наводился огромный танковый ствол. Выжившим в своей братской могиле танкистам, или одному танкисту, удалось невероятное – горящий изувеченный монстр оглушительно рявкнул, словно старый, изодранный молодыми сородичами лев. Вокруг в секунду взметнулась горящая пыль, и танк заволокло в саже.

Пашка чуть не заплакал – выстрел оказался бесплодным. Видимо, чудом выжившие в танке не смогли по каким‑то причинам точно навести прицел, и снаряд, вызвавший панику в рядах боевиков, пролетел над их головами, над вершиной склона, и умчался куда‑то в те места, что отряд прошел еще днем, чтобы одиноко разорваться где‑нибудь на покрытом изумрудной травой лугу.

На эту оплошность, либо беспомощность, боевики ответили мощным огнем. Второго шанса они не давали. Из центра засады полыхнул еще один гранатомет и на этот раз лег точно в цель – прямо в башню под стволом, отчего мощный бронехобот заметно изогнуло, делая его окончательно непригодным для ведения огня. Зеленку огласили торжествующие крики.

На этом бой, если можно было так назвать эту бойню, был окончен.

Султан, вытирая с бровей капли горячего пота, возбужденно отдавал приказы. Искал безумными глазами Абу, требовал, чтобы тот вновь зарядил кумулятивным зарядом потертый РПГ‑7. Мощные русские РПО «Шмели» кончились… А надо разворотить, разворотить, выдавить фарш оттуда…

Усман невольно залюбовался им, на секунду прекратив стрельбу из автомата по укрывшимся за останками БТРа нескольким солдатам. Как‑то, непонятно как, им все же удалось уйти с брони, что мгновениями позже превратилась в испорченную адскую сковородку. А Султана даже не интересовали эти русские жучки, беспорядочно расстреливающие остатки патронов по зеленке, по всполохам выстрелов. Ему надо было видеть размазанное по земле железо, ставшую жалкой броню, которая еще минуту назад заставляла предательски сжиматься сердце.

Не успел Абу аккуратно насадить гладкий выстрел на зеленом запале в глубине широкой трубы оружия, как командир, отчаянно ругаясь на своем горском диалекте, вырвал гранатомет из его рук и, вскинув на плечо, выстрелил, практически не целясь. Последний снаряд довершил все начатое дело. Объятый пламенем танк жалобно звякнул от очередного прямого попадания. Кумулятивный заряд пробил, наконец, измученную броню и ворвался внутрь, взорвавшись изнутри белым приглушенным сполохом. Один люк вырвало, и оттуда повалил ничем уже не сдерживаемый черный маслянистый дым.

– Аллах Акбар! – в безумной пляске потрясал пустой шайтан‑трубой Султан, упивающийся витающей в воздухе смертью.

Рыжебородый покачал головой, умиротворенно улыбнувшись. Этот горный волк, как всегда, неисправим. Ему и дела нет, что посвистывают где‑то рядом пули живых еще солдат.

Старательно целящийся сквозь дым молодой Айдамир испуганно вскрикнул, зажимая ладонью левую руку. Пуля угодила в мякоть плеча. Усман быстро разрезал своим кинжалом рукав, оглядел рану профессиональным взглядом. Махнул рукой успокаивающе – пустяк, мол, не паникуй. Жестом указал Абу – займись командиром, прикрой. Нашел глазами одного из боевиков:

– Перевяжи его, – хлопнул страдальчески сморщившего лицо Айдамира по спине. Осмотрелся, проверяя, все ли целы, все ли на местах. Пока Султан в экстазе, это его время, время думать о людях и отдавать приказы. Султан потом может что‑то отменить и отдать новый приказ, может, более лучший и правильный, но пока необходимо давать понять бойцам, что командиры в этом отряде всегда держат контроль над любой обстановкой.

Жук‑Абу исполнительно заполз перед стоящим Султаном и встал впереди, закрывая его от шальных пуль.

Взрывы больше не повторялись, в них больше не было никакой необходимости. На дороге вся техника была полностью раскурочена. За подбитым и поникшим Т‑80, от которого целыми остались только противоминные катки‑колеса, дымились останки шасси ЗИЛа, держащаяся на нем как‑то дуга с обрывками тлеющего брезента, и растрепанная в лохмотья кабина. Загнутые на осях колеса продолжали гореть, источая жирный потрескивающий чад. Больше от него ничего не оставалось, если не считать горящие ошметки вокруг.

Горел БТР, горел страшно. Он будет гореть еще весь этот день и всю ночь этим бессмысленным, лижущим солярную броню ленивым огнем. Догорал в сорванной башне наводчик разорванным надвое телом, уставив выгоревшие глазницы на яркое солнце и оскалившись сморщенным, черным лицом.

На дороге притаилось пять трупов в зеленой полевой форме. Смерть застала каждого в различных позах. Даже после смерти их еще не оставили в покое. В тела впивались пули, их отшвыривало из стороны в сторону взрывами. Это боевики пытались достать еще живых, укрывшихся на другой стороне дороги за валунами. Сразу за ними шел резкий обрыв, и гранаты не достигали своей цели, скатываясь за их спинами и разрываясь далеко внизу. От пуль и осколков неплохо защищали природные укрытия и остов БТРа, но перевес был не на их стороне. Усилилась автоматическая стрельба, и сопротивление с каждой секундой становилось все слабее. На массированный огонь боевиков там вспыхивали одиночные разорванные огоньки выстрелов. И, кажется, они вспыхивали все реже.

Усман резко отдал приказ не применять больше никаких гранат. Они либо перелетали через обороняющихся, либо взрывались прямо на дороге, закатываясь в ямки и близкую канаву, отчего некоторые осколки летели обратно, противно жужжа над головами самих атакующих.

Почти к самому камню, где лежали пленные, подполз толстый рябой наемник с ПКМСом и, установив сошки пулемета в нескольких метрах от Пашкиной головы, принялся поливать местность внизу очередями. После каждой короткой остановки пулемет мощно звякал металлом, и Пашкино сердце вдыхало пороховой угар и снова напрягалось при очередной руладе отдающей патроны ленты.

Зажигательные вперемешку с трассирующими патроны 7, 62 чертили сплошные линии сразу над Пашкиными спиной и головой, чуть не касаясь тела. Тело вжималось в землю и стонало от страха подошедшей вплотную глупой и злобной Смерти, играющейся с бывшим солдатом. Только сейчас Пашка понял, что он действительно бывший…