Рифматист
– Ровная заградительная дуга играет жизненно важную роль для структурной целостности всего защитного круга, – пояснил Джоэл. – Если дуга окружности далека от идеала, то поражение лишь дело времени. Как только меллинг доберется до твоих укреплений, ты пропала! Каждый уважающий себя рифматист в первую очередь должен научиться чертить ровные окружности. Это основа основ!
– Да ты и впрямь мела наглотался! – воскликнула Мелоди. – Вещаешь, аки твой зануда профессор! Неудивительно, что остальные студенты называют тебя странным!
Джоэл покраснел. Похоже, даже рифматисты считали, что он чересчур увлекается рифматикой.
Дверь в дальнем конце приемной открылась, и раздался голос ректора:
– Флоренс? Кто там следующий?
Джоэл поднялся и встретился взглядом с ректором‑исполином, который руководил их академией.
– Джоэл?.. – удивился Йорк и нахмурился; казалось, его усы еще больше поникли.
Флоренс пересекла приемную и вручила ректору записку от профессора Кима. Йорк пробежал ее глазами и тяжело вздохнул. Громкий, рокочущий звук эхом отразился от стен.
– Что ж, проходи…
Джоэл обошел конторскую стойку и направился за Йорком. Флоренс сочувственно покачала головой.
Кабинет был отделан светло‑ореховыми панелями, под ногами лежал зеленый, точно трава, ковер. На стенах висели всевозможные дипломы, грамоты и благодарности. Посреди помещения стоял огромный, под стать ректору, стол. Йорк опустился на свое место и жестом велел Джоэлу присаживаться напротив.
Устроившись перед величественным столом и его устрашающим хозяином, тот совершенно смешался. В этом кабинете он бывал трижды: в первый, во второй и в третий годы обучения. И каждый раз по одной и той же причине – неуспеваемость по одному из предметов. За спиной послышались мягкие шаги по ковру. Флоренс вручила Йорку какую‑то папку и удалилась, притворив за собой дверь. В кабинете не было ни одного окна. Освещали комнату тихонько вращающиеся заводные светильники – по паре на каждой стене.
Йорк погрузился в изучение материалов папки, оставив Джоэла обливаться потом в звенящей от напряжения тишине. В кабинете раздавались лишь шелест бумаги, пощелкивание светильников да тиканье часов. Время тянулось, точно патока, и с каждой минутой Джоэла все больше одолевали сомнения. А что, если план провалится?
– Джоэл, – наконец обратился к нему ректор Йорк неожиданно снисходительным тоном. – Надеюсь, ты понимаешь, насколько тебе повезло оказаться среди студентов академии?
– Разумеется, сэр.
– Детям служащих обучаться здесь не дозволяется, – вещал ректор. – Тебе же я разрешил из уважения к твоему отцу. Я сделал ему одолжение…
– Понимаю, сэр.
– Любому другому студенту я бы давно указал на дверь. Ты прекрасно знаешь, что мне никто не указ, и я исключил уже не одного и не двух отпрысков рыцарей‑сенаторов. Не пощадил я и внучатого племянника нашего монарха… А вот с тобой все цацкаюсь! Не задумывался почему?
– Потому что преподаватели говорят, что у меня светлая голова?
– Не угадал. Скорее, наоборот. Твой интеллект – повод тебя исключить. Как по мне, прилежный ученик с плохими данными академии гораздо нужнее, нежели одаренный, но безответственный. Нет ничего хуже, чем разбазаривать дарованный природой потенциал!
– Ректор, я пытаюсь. Правда, я…
Йорк вскинул руку, останавливая излияния Джоэла.
– Кажется, однажды я это уже слышал… Ах да! Конечно, слышал! В прошлом году!
– Вы правы, сэр.
Несколько мгновений Йорк сидел в задумчивости, а затем достал лист бумаги. Бланк сплошь пестрел оттисками гербовых печатей. Это не было похоже на служебную записку об оказании помощи неуспевающему студенту. Отнюдь! Это был приказ об отчислении!
Джоэла охватил панический ужас.
– Твои родители. Вот единственная причина, по которой ты проучился здесь так долго. Однако свой кредит доверия ты исчерпал. Притом уже давно.
– Сэр… Теперь я все понял! Отныне я…
Ректор вновь вскинул руку, не желая ничего больше слышать. Джоэл подавил в себе раздражение. Что же делать? Йорк не дает и слова вставить! Прошлой ночью, когда он лежал в темноте, план казался смелым и хитроумным. Однако сейчас он сидел на бочке с порохом, которая была готова взорваться в любую секунду.
Йорк взялся за перо.
– Я провалил тест намеренно! – воскликнул Джоэл.
Ректор поднял взгляд.
– Я нарочно написал неверные ответы!
– С какой стати тебе это делать?
– Чтобы остаться на лето с репетитором по истории.
– Джоэл, ты мог просто попросить профессора Кима взять тебя на летний курс, – заметил Йорк.
– Но профессор Ким для летнего факультатива избрал тему «Европейская культура в период чосонского ига!» – сказал Джоэл. – Я специально завалил историю рифматики, чтобы летом заниматься именно рифматикой.
– Хорошо, тогда что помешало тебе подойти к другому преподавателю? – строго спросил Йорк. – Ты повел себя неприемлемо! Саботировать собственную итоговую оценку! Едва ли тебе есть оправдание!
– Я обращался к другому профессору, – возразил Джоэл. – Но Фитч сказал, что обыкновенным студентам воспрещается учиться у преподавателей рифматики.
– Уверен, профессор Ким что‑нибудь придумал бы для тебя. Составил бы индивидуальную программу, например… Постой, ты сказал, что разговаривал с Фитчем?
– Да.
– Так ведь он рифматист!
– В этом‑то вся суть, сэр, – закивал Джоэл, теряясь в догадках, как объяснить ректору свой непростой план. – Дело в том, что тест я завалил не для того, чтобы заниматься историей, а для того, чтобы изучать рифматические линии. Мне кажется, если я попаду к Фитчу на летний курс истории рифматики, то смогу упросить его объяснить мне и основы боевой рифматики – защиту и нападение.
Джоэл нервно сглотнул, ожидая насмешки, коей его обычно награждали, когда он заговаривал о рифматике, но ректор отнесся к его желанию с пониманием.
– Ах вот оно что… – сказал Йорк. – Нам, взрослым, эту подростковую логику понять сложно, однако если на секундочку задуматься, то все как будто встает на свои места. Сынок, почему же ты сразу не обратился ко мне?
Джоэл удивленно похлопал глазами:
