Росток на руинах. Социальный омегаверс

Я представляла, как играют мышцы его спины под сырой от дождя безрукавкой, как сокращаются его ягодицы, вбивая меня в разодранное сиденье.

Его дыхание рассыпа̀ло по плечам вихри мурашек. Я пылала, капли дождя испарялись, не долетев до моей раскалённой кожи. Силы небесные, этот альфа был прекрасен!

Трясущейся ладонью я смело размазывала смазку по клитору. Наконец‑то можно позволить себе удовольствие, которое не закончится очередной бессильной истерикой.

Могучий поршень, казалось, доставал до сердца, в любое мгновение мог замереть во мне, наполняя тугой плотью раскрытого узла. Другая омега уже изошла бы несколькими оргазмами. А я только впивалась в спинку сиденья и ждала, зная, что ни одного альфы надолго не хватит.

– Халлар, пожалуйста… конча‑а‑ай!

Колючая щека коснулась моей шеи, оскорбительно спокойный шёпот обжёг ухо:

– Не волнуйся за меня. Я могу делать это, пока не перестанешь течь. Ты просто отвыкла. Расслабься.

Его пальцы нестерпимо нежно погладили лобок, скользнули ниже в горячее, между влажных от смазки волосков. Халлар продолжал размеренно таранить меня сзади. Я потёрлась клитором о его ладонь, взмолилась:

– Хочу сцепку… кончай, умоляю!

Он не понял:

– Мне правда не надо. Хочешь забеременеть от незнакомца?

– По‑другому не кончу. Пожалуйста, не мучай!

Слёзы мешались с дождём, хотелось выть в голос. Я ненавидела рассказывать о своём уродстве, но терпеть больше не было сил. Меня било дрожью, оргазм был на грани, и, как всегда, не хватало нажатия на пусковую кнопку. Я полностью зависела от Халлара.

Но его член замер, потом выскользнул из меня, влажно‑горячим искушением коснулся крестца. Я неверяще обернулась через плечо:

– Что?..

И наткнулась на извиняющийся взгляд:

– Прости, Керис… Я не могу. Если б я знал…

Он отступил, прикрываясь своими штанами. Дождь стекал с его ресниц, с колец в ушах, пропитал безрукавку, обтягивающую литую грудь.

В синих глазах я узнала бездонную печаль и с ужасом поняла: он действительно не может. Как говорил мой психолог, оргазм начинается в голове. А в голове Халлара мёртвая омега, которой нет уже семьсот сколько‑то дней. Его эрекция могла длиться часами, но это рефлекс, метку мои феромоны не осилят. Не будет никакой сцепки.

Я плюхнулась липким от смазки задом в лужу на сиденье и уставилась в небо, где сверкали молнии – жалкое подобие тех, что пронизывали меня. Дождь тарабанил по голой груди, лился в глаза, в рот. Запах мокрого альфы усилился, заполнил собой тесный колодец. Я завыла, перекрикивая раскаты грома:

– Уйди! Я хочу сдохнуть! Два чёртовых года!

До прихода Халлара я была всего лишь пылающим костром, а теперь стала раскалённой звездой. Помог, называется. Он виновато закусил губы, проклятые тёмно‑розовые:

– Тебе правда недостаточно?

– Не‑е‑е‑ет! Уходи!

Сколько можно пахнуть тут бесполезным альфьим соблазном? Я мечтала, чтобы он исчез, и в то же время боялась этого каким‑то краем мыслей, не занятым течкой. Снова оставаться одной было страшно, но находиться сейчас с ним рядом – невыносимо.

Халлар не ушёл. Решительно сел на сиденье и завозился в своём рюкзаке.

– Сейчас, подожди… Я не могу тебя так бросить. Не знаю, что получится… Только пойми, не хочу тебя обидеть.

Он бережно вытащил из плотного пакета что‑то знакомое, и я узнала тонкий клетчатый шарф, у меня был похожий когда‑то. Тончайший шёлк цвета индиго, вопиюще неуместная вещь на дне обшарпанного колодца. Халлар приподнял меня за плечи, обернул клетчатое полотно вокруг шеи.

– Прости, Керис. Ты великолепно пахнешь, но… Позволь мне попробовать.

Меня обнимал альфа, снова ласково разворачивал к себе спиной. Колени липли от смазки, где‑то в другой вселенной шипел дождь. Мокрой кожи касался нежный шарф, который до сих пор хранил самый драгоценный для Халлара аромат. Его недостающее звено, его пусковая кнопка. Запах его омеги.

Я согласилась бы на что угодно, пытка желанием свела на нет способность обижаться. Какая разница, с кем мысленно альфа, если я стиснута в хватке его рук. Ненасытно бьётся в меня его член, и пусть, когда тянусь губами, слышу отрывистое «не надо» – у моего поцелуя не тот вкус.

Пусть его напряжённая ладонь глушит мои стоны, чтобы не отвлекали – в мыслях Халлара звучит другой голос. Чувствую спиной, как содрогаются плиты его груди, и пусть эта дрожь, и сдавленное «хо…рошая моя… сладкая» – не мне.

Зато я была вбита последним ударом в расквашенный дождём поролон сиденья и в тот же миг забыла, что между нами кто‑то третий. Кулак Халлара сжимал мои пальцы, и, такой же огромный, раскрывался во мне бутон его узла, разрывал отвыкшую от напора плоть.

Я стала одним большим ещё‑ещё‑ещё‑ещё‑ещё!!! Не пропустить ни одного касания внутри, альфа в моём плену, мой. Обжигающими толчками во мне пульсировала долгожданная разрядка. Обманывающий сам себя Халлар вдавливался в меня бёдрами и шептал чьё‑то чужое имя.

Обманывающая себя я слышала своё…

 

Когда приходишь в себя после сцепки, кажется, что несколько суток летала в нирване, хотя проходит от силы минут двадцать.

Халлар не смотрел в глаза. Он молча грыз травинку с тоской курильщика, лишённого своего наркотика. Я сидела в тепле рук альфы на дне грязного колодца заброшенной автосвалки, под дождём. Наверху жил мир, где мы считались лишними именно из‑за того, что нуждались в таких мгновениях. Самое мощное по силе чувство, которое могут испытывать беты – это не счастье, а страх. Сейчас я была богаче любого из них, властелинов мира, потому что впервые за два года была счастлива.

Конец одиночеству. Это много. Больше, чем я смела надеяться.

Напитанный влагой шарф ещё сильнее пах не мной. Запах смешивался с моими феромонами, и снова налитый член альфы грел мои ягодицы.

– Не волнуйся, что забеременеешь, – сказал он. – У меня есть укрытие, я смогу позаботиться о вас с ребёнком. И Аби есть, она врач, умеет принимать роды.

Я погрустнела. Ребёнок. Для чего ему рождаться? Наша жизнь – сплошная жидкая чёрная полоса.

– У тебя много детей, Халлар?

– Тридцать два.