Росток на руинах. Социальный омегаверс

Халлар смёл на пол нож, увернулся от хватки, поднимая руки:

– Молчу про Риссу, остынь! Признай правду. Твоя омега против коммунов непригодна, а ты сейчас суток без неё не протянешь.

– Я на соплю похож? Справлюсь.

– Не справишься. Я когда‑нибудь врал?

Никогда. У меня в животе похолодело.

– Подожди… Ты не говорил про сутки. Ты сказал про эту… эмпатическую связь!

Он вообще избегал темы меченых омег и своего довоенного прошлого. Можно понять: если бы мою омегу убили коммуны… И думать не хочу. Халлар просил нас не делаться зависимыми друг от друга, это вызывает сложности. Но я выбрал сложности, они того стоили.

Халлар уселся обратно, вытянул больную ногу на тумбочке.

– Вот именно, – сказал уже без наезда. – Думаешь, эмпатия – это вместе грустить и веселиться? Ты теперь её эхо: она вздрогнет там, ты вздрогнешь здесь. Была бы это Сино, Кэрил, любая наша омега – ещё ничего. А Рисса твоя свяжет тебя. Она пока не научилась жить по‑нашему, для неё выход из бокса – подвиг. Захочет тебя рядом – и помчишься. А ничего другого она не хочет, не видишь, что ли? Как ты поведёшь группу?

– Поведу. Ты меня знаешь.

Значит, буду справляться и с этим.

Он скривился:

– Забудь, ты не всесильный. Им нужен адекватный координатор. Ты поступил бесчестно – перед кланом, перед голодными детьми. Перед Лиенной особенно. Попроси её рассказать тебе, что такое долг.

Это уже перебор – такие вещи сравнивать. Если бы кто из омег родил от меня бету, я бы тоже позволил избавиться от ребёнка. К счастью, мои сыновья живы, брака не делаю.

Весь клан знал, что Халлар далеко не по‑отечески дорожит Лиенной, но помалкивал из уважения к старейшине. Все делали вид, что не замечают, как Халлар постоянно восхищается дорогой ему омегой и ставит в пример. Вот и я не стал спорить.

Стоял перед ним как оплёванный. Куда ни ткни – всюду виноват. Оказывается, быть счастливым среди нашего дерьма приравнивается к дезертирству.

– Зачем, Дарайн? – вздохнул Халлар. – Она твоя, её бы и так никто не тронул.

– Рисса попросила, – буркнул я.

Будто Халлар сам не догадался, зачем. Он и правда надеялся, что я скажу правду вслух?

– Угу. Омега в течке. Зачем ты вообще ей рассказал о метках? Не знала бы и не знала. А то ишь – бросилась всё на свете пробовать… А ты? Я понимаю, без толку взывать к вашим мозгам, когда вы за течную омегу дерётесь. Но метку в порыве не сделаешь. Ты осознавал, что творишь. Как ты мог не подумать, что эта метка сделает тебя бесполезным?

Я потупился. Именно в порыве я эту метку и сделал. В порыве жадности, в ужасе, что в следующий раз, когда Рисса потечёт, меня не окажется рядом, и кто‑то посмеет…

Сердце вдруг сжало, как орех щипцами. Будто один в степи, окружённый облавой коммунов, и крупнокалиберные дула нацелены в лоб – мороз пробирает. С чего бы, казалось? Бокс Халлара самое безопасное место в мире.

Но я отчётливо понял, что должен немедленно уйти. Что Рисса уже проснулась. Ей тревожно, она дико голодна – проспала почти сутки. И думает, что я не проснулся рядом с ней, потому что жалею о том, что вчера произошло. Ноги сами непроизвольно развернули меня к выходу.

– Что, уже ломка началась? – заворчал за спиной Халлар. – Сколько не виделись? Полчаса?

Я очнулся от его голоса и понял, что бахвалился зря. Кроме желания обнять Риссу, всё стало неважным. Я представил, что уезжаю на вылазку, а она остаётся здесь. С каждым километром дороги мы дальше друг от друга, и это осознаём. Я с группой ищу добычу, прячу в укрытии, жду и жду сутками, пока коммуны окончательно не потеряют наши следы… А мне уже сейчас не надо никакой добычи, ничего не надо, кроме родного запаха.

Стало ясно: моя группа действительно осталась без координатора.

Да, кхарнэ. Да. Похоже, я и правда переоценил свои силы. Но признаться, что облажался, не мог, хоть пытай меня. Выходит, коммуны правы – я пусть и окультуренное, но всё то же вселенское зло – член и зубы, мозгов – чуть. На старейшину только что едва не набросился. Как говорит лекарка Аби, альфа – гормональная боеголовка с простейшим запалом. Кисло это.

– Долго так будет? – спросил я, пытаясь переварить новость.

Халлар посмотрел хмуро, но это был уже прежний, отцовский взгляд.

– Первые месяцы. Потом проще станет. Учись разделять своё и не своё… Раз на вылазку не едешь, хоть омегам помоги. Вон, на втором уровне мостки сгнили. И на кухне работать некому – Керис родит не сегодня завтра, а Зейна с простудой слегла. Сраная сырость.

Он полез в тумбочку за пепельницей. Я приподнял брезентовую штору‑дверь, оглянулся:

– Не мог я по‑другому. Ты сам знаешь почему.

На лице Халлара заходили желваки, окурок сигары впился в пепельницу, рассыпая искры. Зря я надеялся на поддержку.

– И подпорки в кладовой замени. Просели, как бы не рухнуло.

Значит, аудиенция окончена. Всё он понимал, этот Халлар. Но даже сильному альфе непросто вспоминать о самой большой в жизни потере.

 

Я должен был подумать об этом раньше. Вояка хренов, полчаса назад шёл крушить коммунов голыми руками. Оказывается, Риссы во мне теперь слишком много.

Угадывать желания друг друга, умножать своё счастье надвое… Ты моя рука, я твоя нога – такие ведь истории рассказывала нам в детстве Керис об истинных парах? Только про умноженную надвое тоску в тех историях не говорилось. Я не ожидал, что мы будем нужны друг другу так сильно. Сопротивляться невозможно, я шёл к Риссе, как наркоман к дозе. И фиг разберёшь, моё это чувство или её.

 

У третьей тоннельной развилки меня поджидал Арон. Альфёнок подкручивал отвёрткой ввинченную в камень табличку с цифрой «3», на неизменной стираной‑перестиранной футболке красовалась вышитая единица. Арон был первым, кто родился в пещере, и надо же – почти по плечо мне вырос.

– Халлар против, – отрезал я и свернул в переход над хозяйственным залом.

Под мостом внизу жевали сено наши драгоценные козы. Свет ударил в глаза – зеркал по стенам мы навешали немерено. Солнце освещало весь зал, хотя щель в скале была размером с полдвери. Арон заканючил, увязываясь за мной следом:

– Координатор ты, а не отец. Сам видел, я с пятидесяти шагов в монету поцелю… Да хоть просто мешки перегружать возьми.

– Керис тоже против.