Садовый вишнь

Я говорю себе – я не хочу – но что это даст, что это изменит, как будто кто‑то хочет, как будто кто‑то не знает, что я не хочу, как будто кого‑то вообще волнует, хочу я или не хочу.

И все‑таки я не хочу – я смотрю на нацеленную на меня стрелу, и понимаю, что не хочу, я смотрю на Белую Королеву, стоящую напротив меня, и понимаю, что сейчас свершится неминуемое. Зачем я оглядываю остатки своего войска, зачем они отводят глаза, кто‑то даже презрительно вздергивает нос, сама виновата, себя подставила, и нас подставила, и кто ты теперь…

Но я не хочу…

Я не хочу…

…кричу – безмолвно, беззвучно, вслух нельзя – не‑хо‑чу…

Вздрагивает тетива.

Стрела несется мне навстречу, рассекает шахматные клетки, ближе, ближе…

Не…

Хо…

…делаю шаг назад – честное слово, я не думаю, куда именно отступаю назад, я спохватываюсь, когда уже оступаюсь и…

…падаю…

…с доски.

…кувыркаюсь на что‑то твердое, я и не знала, что тут тоже что‑то есть под ногами, доска, почему‑то не расчерченная, нет, расчерченная, но все клетки белые – с трудом поднимаюсь на но… нет, нет у меня никаких ног, просто, поднимаюсь, бегу – что‑то подсказывает, бежать, бежать, бежать, пока не поймали, пока не убили, пока не – миллионы всяких пока не, так что – бежать, бежать, бежать, смотреть на часы, откуда они у меня, должно быть, от Белого Кролика. Надо успеть до полуночи, говорю я себе, где она, эта площадь, найти бы её ещё в лабиринте улиц…

Голограммы, говорят власти.

Голограммы, говорит сторож.

Голограммы, говорят туристы.

Смотрят на призрачные силуэты игрыцарей, тигрыцарей, жабрыцарей, литаврыцарей, говорят – голограмма.

Кто‑то хочет спросить, где прибор, передающий голограмму, кто‑то одергивает сам себя, не спрашивает.

Смотрят на игрыцарей, которые не отображаются на фото…

Башня осторожно оглядывается, не заметил ли кто… что? Просто, не заметил ли кто. Присматривается к домам на площади, ей все‑таки с ними жить, надо перекинуться парой слов…

Башня присматривается, башня не хочет замечать очертания ладьи в доме напротив и черты коня в конном памятнике, и очертания слона в старом замке…

Молчат.

Стараются не замечать.

…пешка торопливо примеряет на себя черепичную крышу и ступени крыльца, узкие окна и балкончики, – так никто не заметит. Сейчас бы заткнуть уши, только нет у пешки никаких ушей, что бы заткнуть, чтоб не слышать этого, который мечется по лабиринтам лестниц, залов, коридоров, пытается уйти от собственных воспоминаний, не может, – потому что его уже нет, он сам воспоминание, он перестал быть пятьсот лет назад…

…ревущие бульдозеры видят бледный силуэт в окне, замирают, отступают, надвигаются на соседний дом в форме шахматной ладьи…

Я не хочу.

Я говорю себе – я не хочу, как будто игрыцарь имеет права сказать – не хочу, как будто игрыцарь имеет право не хотеть.

Взмывает меч в моей руке, готовый пронзить противника.

Замираю.

Я…

…не…

…взмахивает надо мной тяжелая палица –

Я…

…не…

…хо…

…опрометью бросаюсь прочь, как будто игрыцари могут бросаться прочь, распахиваю дверь ближайшего дома, как будто игрыцари могут распахивать двери ближайших домов, захлопываю дверь, как будто…

…как будто игрыцари могут пить чай…

Бульдозеры с ревом и грохотом отступают прочь…

…башня оглядывается, ощупывает стрелки – без пяти полночь, почти‑почти, полночь.

Башня делает шаг, устремляется вдаль по проспекту.

Конный памятник делает три шага вперед, один вбок…