Секрет Сибирского Старца

– Старенький ты уже, а там перегрузки, мы даже деда решили не отправлять, хотя ему всего семьдесят с копейками, отец же и вовсе не в курсе нашей авантюры, – пояснил Вовка и добавил, словно по секрету: – Не одобряет он это, ну, нарушение закона, он у меня начальник Главного Управления МВД города Томска.

– А мне сколько?

– А тебе сто двадцать.

– Неужели у вас так долго живут? – удивился Гера, потихоньку свыкаясь с дикой мыслью.

– Да, у нас в России медицина хорошо развита, – уверенно покивал Вовка, и Гере почему‑то захотелось ему верить.

– Ты мне не рассказывай ничего про будущее, – серьёзно попросил Герасим, – а то потом жить неинтересно будет.

Несмотря ни на что, чувство, будто его разыгрывают, по‑прежнему не проходило.

– Договорились, – согласился Вовка. – Я и про наше дело особо рассказывать не могу, эффект бабочки, слышал, наверное? – уточнил он. – Ты учти, у меня только три дня. Потом рейс обратно.

– Как же ты помогать собрался? – удивился Гера. – Раз ты рассказать ничего не можешь?

– Пра, то есть ты, такую штуку придумал: ты меня должен с собой взять, а я всё на месте соображу и буду тебя незаметно направлять куда надо. Пра уверен, что должно прокатить, хотя он у нас самый большой авантюрист в семье и частенько попадает впросак, – Вовка широко улыбнулся. – Мне, видать, его гены достались, вот я и решил, что попробовать всё же стоит.

– Вообще‑то на меня не похоже, – засомневался Гера. – А куда я тебя взять‑то должен?

В этот момент в дверь позвонили. Звонок вышел коротким и каким‑то неуверенным, словно гость сам не знал, надо ему сюда или нет.

– Вот куда тебя сейчас позовут, туда меня и бери. Скажи, не могу бросить, родственник из деревни приехал, – инструктировал Вовка, пока они шли к двери.

Гера был напуган, удивлён и просто раздавлен, не понимая, что происходит в его жизни.

– Что‑то мне крипово, – вздохнул он, в нерешительности глядя на дверь.

– Давай, пра, я же здесь, я знаю, что за дверью нет ничего страшного. Открывай, – произнёс Вовка улыбаясь, но Герасима не покидало ощущение фарса.

 

Глава вторая. Полина

 

Полине Мохнорукой от предков досталась необычная внешность в ней было столько кровей, что почти каждый национальный представитель из бывшего СССР мог принять ее за свою. У нее были раскосые тёмные глаза, но при этом очень большие, довольно смуглая кожа, будто после отдыха на море, но с каким‑то желтоватым азиатским оттенком, чёрные волосы, но с красивым, почти красным отливом. Словом, она была настоящая русская. Разная кровь, перемешавшись в поколениях, не боролась за первенство, и в Поле победила дружба народов. Примерно лет в десять, замучившись отвечать на вопрос о национальности, Полина выпытала у мамы всё о ее предках, каких, конечно, та могла вспомнить, и написала стихотворение, которым после собиралась отвечать любопытным:

 

Сегодня ночью не спалось совсем,

Ложиться поздно – вредная привычка.

И вдруг, как Мэри Поппинс, на окно

Присела моя пра‑калмычка.

 

Сложив свой милый зонт из звёздной пыли,

Она рассказывала мне о том,

Как весело и дружно они жили

И как прекрасен был их общий дом.

 

На тот рассказ, как светлячок на свет,

Надев военный головной убор,

Пришёл мой польский легендарный дед,

В зубах сжимая крепкий «Беломор».

 

Дед вспоминал своих друзей,

С которыми он шел в атаку,

И День Победы, майский день,

Тот день, когда впервые плакал.

 

С ним пра‑бурят смахнул слезу,

Целуя в щеку бабушку‑гуранку.

Он вспоминал Гражданскую войну

И боевую крестницу – тачанку.

 

Херсонский цыган стал шутить,

Всем родственникам запрещая слезы,

И утверждал: «С улыбкой надо жить!

И обнимать плакучие берёзы».

 

Стесняясь, дед‑башкир молчал,

Всем предлагая фирменный чак‑чак.

А бабку‑украинку обнимал

Мой белорусский прадед офицер‑моряк.

 

– А кто же я? Вы разных все кровей!

Замолкли предки, мной поражены.

Лишь усмехнулся пра‑еврей:

«Ты русская, такая же, как мы!»