Семь ночей

– Записи? – я, видимо, слишком резко обернулся в сторону девчонки, потому что она не просто вздрогнула, а подлетела от испуга, а после и вовсе разрыдалась в голос.

– Только после того, как запустят генераторы, Вадим Дмитриевич.

– Ты чего ревёшь? – убрал телефон и стал медленно подходить, а когда между нами оставалось всего несколько шагов, Крошка встала и практически запрыгнула ко мне на руки, делясь крупной дрожью страха.

Сказать, что я был в шоке – ничего не сказать. Она прижалась ко мне, обвила руками шею, а мокрая от слёз щека прислонилась к губам с такой силой, что дышать было трудно. Её руки ещё тряслись от слабости, но, несмотря на это, она из последних сил карабкалась, чтобы не соскользнуть, пока я всё же не подхватил её под задницу. И только тогда она выдохнула с облегчением и повернула голову.

Огромные светлые глаза со слипшимися от слёз ресницами прямо в душу заглядывали. А пухлые губы беззвучно шевелились. Смотрел на них, как на маятник гипнотизёра, то ли притворяясь, то ли правда не считывая её робкое «спасибо».

В моих руках она казалась крошечной, невесомой и такой хрупкой, что было страшно. Холодные пальчики уже не впивались в шею, а медленно поглаживали саднящую кожу. Дыхание было рваным, нервным, отчего мягкая грудь то прижималась ко мне, то отдалялась, впуская холод в пространство между нами.

Позвоночник превратился в раскалённый провод, передающий сигналы опасности сбивчивой азбукой Морзе. Только поздно… Вдыхал её аромат, неосознанно повторяя частоту вдохов. Сердце пустилось в пляс бьющегося возбуждения, а пах обожгло приливающей кровью.

Ладонями ощущал молодое тело, пальцами впивался в упругую мягкость задницы, не обращая внимания на тонкую ткань пижамных штанов. И вновь это гадкое чувство власти и превосходства прокатилось по венам, заставляя бурлить кровь всё сильнее.

Беззащитная, испуганная, ищущая в моих объятиях спасения… Будоражащая то, что так долго спало. Внутри вдруг словно пламя вспыхнуло… Всё в пепел превратилось: время, условности и тревога. Сгорело, к чертям, оставляя лишь сладость её мимолётных касаний губ.

Прижимал к себе всё крепче, ощущая, как хватка её ног вокруг торса становится сильнее. Кожа рук плавилась от желания сдёрнуть, к лешему, эти тряпки, чтобы увидеть её тело, преследующее всю ночь в жарких снах. Наваждение. Пьяное, назойливое и душное…

Мою крышу срывало. Перед глазами уже опускалась тёмная пелена фантазий, а во рту пересохло от предвкушения украденного поцелуя…

– Чёрт! – прошипел я, когда яркий свет ночника рассёк эту магическую темноту, где мы могли позволить себе намного больше, чем следовало бы.

И морок, словно по взмаху волшебной палочки, рассыпался, оставляя лишь откровенный стыд, засверкавший в её глазах. Она прикусила нижнюю губу и медленно отвернулась, но рук не отпустила, лишь уложила голову мне на плечо, окончательно разрывая контакт.

Я словно на краю бездны побывал, где под ногами соблазнительно переливалась лава, зазывая меня в свои смертельные объятия. Был всего в шаге от собственной слабости…

– Шеф! – голос Акишева раздался с первого этажа, напоминая, что реальность никуда не делась.

– Я сейчас! – крикнул, захлопывая дверь спальни изнутри, и усадил девчонку на кровать.

– Леся… – тихий, как февральская вьюга, голос резанул слух. Я дёрнулся, обхватил её лицо ладонями, чтобы убедиться, что не показалось, не почудилось.

– Что? Что ты сказала? Повтори!

– Леся… – с трудом прошептала она, разжимая руки, что так и лежали на моей шее.

– Очень приятно…

 

Глава 14

 

 

– Говори! – рычал я, сбегая по лестнице.

Смотрел в понурое лицо Акишева и медленно истлевал от кипучего гнева. Давно… Как же давно меня не разрывало от чувства уязвимости! Оказалось, что моя крепость вовсе не неприступная, а вполне доступная для недругов.

Придурок…

Расслабился? Да потому что Герберт давно не играл в крестики‑нолики на моих ранах, давно я не ощущал на своей шкуре все бреши в безопасности, всё, что недосмотрено и упущено. Зато сейчас всё стало так реально…

Внезапный страх овладел мной, когда чары Крошки… Леси развеялись. Осознание, что рядом с моим домом кто‑то бродил, что проблемы с электричеством уже невозможно списать на новогодние праздники и медлительность городской администрации, и стало по‑настоящему жутко.

Налетел на Акишева, схватил его за грудки и затряс с такой силой, что его челюсть защёлкала от неожиданности. Рус даже не сопротивлялся, смиренно принимал мою ярость. Когда ты вверяешь свою шкуру в чужие руки, то рискуешь многим, потому что его недочёт – твоя жизнь. И её не вернут по гарантийному талону, да и сервисный центр в лице Герберта не всесильный, поэтому Рус и молчал. Впитывал, вбирал и кивал.

– Акишев, я предупреждал тебя? Предупреждал, чтобы все коммуникации были перенесены на охраняемую территорию? Какой смысл в твоей охране, дорогущих стабилизаторах напряжения и немецких генераторах, если они ни хрена не пашут? Сейчас я камином отапливаюсь, а дальше ты мне дубину в руки дашь, чтобы держал оборону?

– Вадим Дмитриевич, – как только я опустил руки, Рус оправился и сделал шаг назад, чтобы увеличить дистанцию между нами. – Посёлок не дал разрешения на перенос!

– А Каратик тебе на что? Рус, всё, что от тебя требуется – шевелиться и лупить лбом в нужную калитку, но если тебе отказывают, нужно просто сообщить, кто!

– Я понял… – Акишев закивал. – Сегодня же установлю наряд…

– Вьюга! – в дом ввалились Каратицкий и Горозия. – Кого чёрта? Говорят, что взломали узел питания!

– Да, – мне хотелось увести их подальше от лестницы на второй этаж, чтобы ещё больше не напугать Крошку. – Это что за дичь происходит? Акишев, ты отсмотрел видео?

– К сожалению, да, – Рус вошёл в кабинет следом и положил на стол планшет. – Камеры запитаны от резервных батарей, а этого они не могли знать, поэтому те писали ещё около сорока минут после аварии.