Шпана и первая любовь 1

На следующее утро Данила, укутавшись в одеяло, решал: идти в школу или пойти на хатку? Он был зол на Филата и ещё больше зол на Ольгу. Он не понимал, как она могла так поступить: предложила проводить, а пошла с его лучшим другом. Шпана вскочил с кровати, решив, что пойдёт в школу и всё выяснит.

В коридоре перед классом Данила холодно поздоровался с Филатом. Сергей не обратил внимания на недружелюбное приветствие, «наехал» на него – почему вчера ничего не сказал, куда‑то свалил. Сявка, как и ожидалось, получил пару смачных пинков по пятой точке и был прощён.

Прозвенел звонок на урок. Ученики стояли возле закрытой двери класса, ждали, когда придёт Антонина Григорьевна. Данила взглянул на отдельно стоящую от мальчишек кучку девчонок и встретил осуждающий Ольгин взгляд. Его это просто взбеленило! Да ни черта не просто: он готов был схватить парту и в неё запустить! Ничего себе, она ещё недовольно или даже обиженно на него зыркает. Шпана мотнул головой в сторону, чтобы Ольга отошла. Они зашли за угол к женскому туалету.

– Ничего не хочешь мне сказать? – Нервничая Данила подрагивал коленом.

– Я? Это ты обещал проводить, а сам как сквозь землю провалился. Я все глаза сломала, выискивая тебя в классе и на переменке.

– Во‑первых, я никуда не проваливался. Могла и догадаться, что мне нужно было отделаться от Филата. Иначе он бы прогнал свою политику, что друга… из‑за бабы… бросать… променять… И ты это прекрасно знаешь. Во‑вторых – я ждал тебя три урока за заборами, а после хотел… Короче, видел, как ты с Филатом пошла. Лихо ты переметнулась. Знаешь после этого как тебя называть следует?

Ольга выслушала Данилу, широко раскрыла умоляющие виноватые глаза, из стороны в сторону часто закачала головой.

– Подожди. Не обзывай меня никак! – вскрикнула отчаянным голосом Оля. Она собиралась объяснить, почему хотела, чтобы кто‑то её проводил. Но, подумав: получалось, что ей действительно всё равно, кто проводит – Шпана или Филат, а он просто оказался первым, сидя с ней за одной партой, – Ольга решила не говорить огорчённому Даниле правду. – Даня, пожалуйста.

– Что, пожалуйста! Да иди ты. – Данила стукнул ладонью в стену, развернулся и быстрой походкой направился к лестнице, чтобы спуститься в подвал. Он решил не идти на алгебру, а прийти на второй урок – геометрию, чтобы меньше сидеть с Ольгой за одной партой.

– Данила, постой, пожалуйста! – Оля побежала следом.

Шпана, не обращая внимания на жалобный голос, спустился в подвал к раздевалке, сел на один из стульев, расположившихся вдоль стены. Ольга подошла тихими шажками. Она приложила ладони к надутым щекам Данилы, потянула вверх. Шпана повиновался, вытянулся в полный рост. Оля кинулась ему на шею и усыпала поцелуями. Она едва не выпалила, что его любит: но это он, он! должен такое сказать. Данила опешил от такого неистового потока поцелуев, по коже прошла томная дрожь. Он млел как самый последний ленивец от лени, верхние веки опали от нежности девичьих губ. Тело расслабилось, таяло, размягчалось, становилось слизняком, поверившим искренности такой горячности и страстности. И вновь подстрекатель, сидевший в голове, предположил: «Пацан, а что, если девчонка вчера в подъезде так же расцеловывала твоего лучшего друга, Филата? Тебе ни грамма не кажется, что они слишком долго пребывали вместе?»

Данила собрался с волей – попробуй тут оторваться от невероятно нежных, приятно‑манящих сладких губ! – отпихнул Ольгу и бегом поднялся по лестнице, ведущей к выходу из школы. За происходящим из дальнего угла наблюдал Сергей. Он с грустью опустил глаза, развернулся и поспешил подняться в класс, чтобы Оля не увидела его тоску.

***

На урок геометрии Шпана вошёл через пять минут после звонка.

– Разве алгебра твоему миру не нужна? – полюбопытствовала классная руководительница.

– Извините, проспал, – проворчал Данила.

– Ясно. Проходи, садись. – Антонина Григорьевна изобразила лицом и руками всему классу жест, говорящий: «Что с ним можно поделать? Этот человек хронически неисправим».

Шпана опустился на стул возле Ольги так, словно бросили мешок с глыбой. Оля облегчённо вздохнула, прикусила верхнюю губу от волнения и затерзала зубами. Наконец, она успокоилась, сомкнула губы и с миловидным личиком стала слушать, что говорила Антонина Григорьевна. Но, как оказалось, Ольга рано успокоилась. Данила демонстративно поднялся со стула, с презрением её оглядел и прошёл к последней парте в среднем ряду, где никто не сидел.

– Сядь на место, – спокойным, но твёрдым голосом произнесла классная руководительница.

– Не сяду, – огрызнулся Шпана. – От неё несёт.

Ольга вскочила на ноги, не веря своим ушам, прижала ладони к возгоревшимся от стыда щекам.

– Что? – Взор Ольги бегал по классу, наполняя глаза слезами несчастья. – Какой ты… глупый, Даня! – Оля спрятала лицо под ладонями, выбежала из класса.

Филат сидел вне себя от ярости; он готов был подбежать и набить рожу другу, но сдержался.

– Н‑да. И правда. – Антонина Григорьевна задумчиво поднесла дужку очков к уголку рта. – Ох и глупец же ты, Демидов. – Она‑то прекрасно знала, что Оля давно любит этого охламона, безумно. – Иди и догони девочку, верни в класс, и попроси при всех прощения.

Шпана хмыкнул, качнув головой в сторону, посмотрел на друга и увидел взбешённый оскал Сергея.

– Иди давай, – сквозь зубы с угрозой в голосе громко прошептал Филат, пальцем указал на дверь.

Данила не боялся Сергея, но ссориться, а тем более драться категорически не желал. В школе и в компании Филат имел бо́льший вес. Бывали случаи, когда он помогал Даниле избить кого‑нибудь. Сам. Один на один. Того, против кого Шпана не смел и вякнуть что‑то. Правда, насчёт самого Филата – Данила пребывал в уверенности, что справится с другом: и если не на раз, то на два. И всё же не в этом было дело: они друзья с детского сада, как говорят, водой не разольёшь. И этим для Данилы было всё сказано.

Шпана быстрым шагом вышел из класса. Искать Ольгу не пришлось: она стояла у подоконника возле женского туалета и носовым платком вытирала слёзы. Оля посмотрела на Данилу таким жалобным взглядом, что у него защемило сердце. Он молча взял её за руку, подвёл к умывальнику в туалете. Холодной водой умыл, вытер лицо её же платком. Всё так же монотонно, не говоря ни слова, завёл в класс, усадил за парту, произнёс громко: «Извини». Прошёл и сел за последнюю парту в среднем ряду, угловым зрением наблюдая за Сергеем.

Антонина Григорьевна некоторое время смотрела в глаза Данилы, исказив лицо гримасой, говорившей: «Ты, парень, так неизмеримо, бесконечно глуп». На виду всего класса покрутила пальцем у виска, показывая этим жестом, что она думает об этом ученике.

Когда после звонка на перемену ученики выходили из класса, Антонина Григорьевна попросила Данилу задержаться. Она прикрыла дверь за последним учеником и поведала про отношение Оли к нему – глупому остолопу; что не зря всех пересаживает каждую четверть с пятого класса, сажает Ольгу и его, дубину, за одну парту. Девочка сама просила, рассказав, как невозможно сильно любит этого мальчика.

– Ага. Конечно. Любит да недолюбливает, – опротестовывал Шпана. – Зато другой провожает.

– И что? Провожай ты. Ничего страшного не случилось, если кто‑то проводит девочку домой, донесёт портфель, там… не знаю… пакет, с чем вы сейчас ходите.