Шпана и первая любовь 1

– Так ты девственник?! – Рама поджал нижнюю губу, шлёпнул картой по столу.

– Оплошал наш Шпана. – Филат подмигнул другу.

Повод для обсуждения нашёлся, чтобы загалдеть. Компания заспорила, какую более или менее тёлку – не совсем профуру и шмару – другу подогнать, какую раскрутить, какая лучше даст.

К пяти часам подошли ещё трое парней: Воха, Седой, Савах, – на три года старше заседавших за столом парней.

– Что на трезвую сидим? Бабло есть? Давай скинемся, портвешку попьём, – предложил Савах, встал плечом к плечу с Данилой, меряясь ростом. Узкий нос с горбинкой ширил крылья ноздрей, край тонких губ приподнимался, сжимая длинную травинку; тёмные глаза и причёска чем‑то схожи с Филатом. Савах, предводитель этой шайки, в глазах каждого старался поднять свой авторитет.

Скинулись деньгами, у кого сколько было. Данила кинул денег на общак больше суммы, собранной остальной компанией. Правда, выложил далеко не всё. Большая часть рублей осталась в кармане: это те деньги, которые дал Костик, прощаясь перед поездом на платформе. Сумма собралась недостаточная, чтобы хорошенько напоить всех портвейном.

– Ещё найди, – потребовал Савах.

– Нету, – качнул головой Шпана: остальные деньги ещё пригодятся, не хватало на бухло всё спускать.

– Нет так нет. – Савах пересчитал собранную сумму. Он был уверен, что Данила подзажал деньжат. Слышал, как шуршали купюры в кармане брюк, когда Шпана проводил какие‑то действия в закромах своих порток. Савах это принял на заметку. Подобные штучки им не забывались.

Посовещавшись и решив, что от такой суммы только горло смочат портвейном, решили неподалёку в частных домах у тётки Шуры купить банку самогона. Добрая душа в придачу бутыль воды на запивку даст (бутыль с возвратом), солёных огурчиков в пакет положит, хлеба нарежет и завернёт в чистую белую тряпочку. Быть может, лучку зелёного или репчатого подкинет, укропчика или кинзы.

Быстро сходили – быстро напились.

Данила никогда не пил – пару раз попробовал вино на вкус, и не курил. Любил наблюдать за кутежом и пьяным базаром друзей. Но в этот раз Савах уговорил. Обещал, если Шпана напьётся (а так как в первый раз пить будет, да тем более самогонку, то непременно будет валятся как хлам в кустах на свалке), подогнать «стопроценто́вую шмару». А то как‑то несерьёзно, ходить нормальным пацаном, ни разу не вкусив прекрасного плода. К концу пьянки Савах обязал всех ходить с ножами:

– Можно как‑никак отмахаться. Лучше отсидеть сто лет, чем быть мёртвым вечность.

***

Шпана пришёл домой затемно. Он не помнил, как шёл, где и когда потерял Филата, по каким дорогам шатался до поздней‑поздней ночи.

Когда домашние открыли дверь и увидели, в каком он состоянии – впали в шок. Пьяного Данилу видели впервые. Да ещё такого – еле державшегося на ногах, грязного: видимо, не раз падал; глаза окосевшие, полузакрытые; кулаки разбиты, ладони стёсаны до крови, ноготь на большом пальце левой ладони сорван. Улыбка блуждала до ушей.

– Ты что так напился, сосунок? – сдержанно спросил отчим, но в голосе звучало напряжение.

– Чё ты, чувачелло, не вишь, пьяный я. – Шпана улыбался, держась за стену, старался носком о пятку стянуть кроссовок.

Посыпались тяжёлые пощёчины, удары кулаком по хребту, по голове.

– Не бей его так! – закричала мать – Алла Матвеевна. – Надо ремнём. Кулаком непедагогично.

Данила захохотал. Он не чувствовал боли – только ненависть и презрение. Он поднырнул под рукой отчима и оказался за его широкой спиной возле матери.

– Это что такое?! – кричала Алла Матвеевна. – Посмотри на кого ты похож! На грязную свинью!

– Тс‑с, маман. Это бунт на корабле, – еле внятно ответил Данила, вытирая кровь из разбитого носа. – Хочешь ремнём, ма? На. – Шпана выставил задницу и получил пинок подошвой тапка от отчима, влетел в открытую дверь кладовой. Совершенно спокойный он поднялся на ноги, на лице – философское пьяное презрение; он проковылял к своей кровати и упал на одеяло с криком «а‑ах».

– И что с ним делать? – чуть ли не рычал отчим.

– Убейте! – крикнул Данила, в голове всё плыло. Улыбаясь, он закрыл глаза, начав летать по комнате на «качелях».

– Завтра будет разговор, – заявила Алла Матвеевна. – Очень серьёзный. Возможно, придётся тебя отдать в интернат.

– Ничего не будет. Поздно, – огрызнулся Шпана. – А надо будет, вообще из дома уйду. На этом инцидент закончится.

– Слов нахватался умных. Иньцинденть, – передразнил отчим, коверкая язык. – Будет тебе завтра иньцинденть.

Ночью Данила заблевал полутораметровое пространство возле кровати. Мать убирала полночи, дождалась, когда сын успокоится и заснёт, подставила алюминиевый таз. Сестра убежала спать в комнату родителей.

– Чего ты убираешь за этим дармоедом? – Отчим смотрел на жену с презрением, сжал зубы, готовые от давления раскрошиться. – Завтра встал бы и сам свои сопли как миленький убрал. Я ещё это мурло харей сунул бы.

Алла Матвеевна тяжело вздохнула, промолчала.

Когда все успокоились и спали глубоким сном, отчим поднялся с кровати; тихий скрип половицы заставил его замереть. Отчим опустил глаза на спавшую жену и руку дочери, обнявшую мать, остановил дыхание и поспешил выйти из комнаты. Он знал, что пасынок в полном отрубе и не проснётся, даже если по нему пройдётся многотонный каток.

Отчим возвышался над Шпаной, мысль созрела и втемяшилась так, что неимоверной силой воли бывший самбист отказался от замысла – свернуть пасынку шею, скинуть на пол и свалить на несчастный случай пьяного.

Данила с головой укрылся одеялом. Отчим приподнял край до центра кровати, сжал кулак, кожа на костяшках побелела, того гляди лопнет, ударил в рёбра. Хрустнуло. Шпана во сне сжал спящие глаза, дыхание остановилось.

Отчим весом в сто десять килограмм как бабочка пропорхнул в постель к жене.

 

Глава 4

 

Данила проснулся от толчков в лоб.

– Вставай, – в голосе матери звучал метал. – Или не собираешься в школу?

В прихожей щёлкнул замок входной двери.

– Сестра ушла. – Алла Матвеевна убирала за дочерью кровать.

Отвратительный вкус во рту и сухость моментально подняли Шпану с кровати, дабы срочно чистить зубы. Вскочив с постели, он сразу замер, прижал ладонь к боку; дыхание спёрло.

Такое ощущение, что рёбра сломаны. Где так вчера приложился? Данила осмотрел свежие болячки на кулаках, стёртую и порезанную кожу на ладонях.