Шпана и первая любовь 2

– Я пойду, можно? – Оля поднесла к глазам дрожащие ладони и медленно вытерла слёзы, размазав грязь по щекам.

Сергей молчал.

Оля медленно поднялась из лужи, повернулась, склонив голову; запутанные сырые волосы свисали грязными прядями. Прижав уши ладонями, она поспешила в родные стены к родным – маме, папе, братикам. Именно братикам. На её письменном столе у стены в серебряной рамке тихо жила фотография – малыша с пустышкой во рту. И Оля обращалась и жила с ним как с живым.

– Мамочка, папочка, милые братики, – шептали её губы. – Мамочка, папочка, родные братики. – Ольга бежала, видя перед собой страшную жизнь. – Мамочка, папочка, родные…

Из кармана куртки Филат достал нож. Пустой взгляд проследил, как Оля скрылась за домами. Встрепенувшись и психанув, Сергей ударил грязным лезвием по тыльной стороне ладони.

– Я не хотел, девчонка. Не хотел я, Оля!

 

Глава 4

 

Ноги привели Шпану к заброшенному остову спортивной школы, поселившаяся лень в теле не желала обходить стройку, чтобы зайти по ступеням. Он положил локти на бетонную плиту и закинул ногу, репейный куст прилепил шарик‑ёж к носку правой щиколотки. Данила нервничал, громко хлопая отряхнул ладони; шершавая грязь размазалась по подушечкам пальцев. Он окинул недовольным взглядом куртку и брюки. «Грязный как свинья. Мокрый как свинья, окунувшаяся в мокрую грязь. – Тусклый взгляд промчался по серости бетона. – Костерок не помешает. Спичек нет. Доски можно в подвале выломать, если остались после строительства плотов».

Данила вспомнил, как с Филатом и его «раболепом» покоряли пруд. Ослы. Встали втроём на один угол плота и слетели в воду. Сявка ударился виском, потерял сознание и едва не утонул. Кинулись спасать, нырять. В итоге плот оказался над головами. Запаниковали, когда головы врубились в доски. Сявка из рук выскочил. Тут же занырнули. Воздуха не хватало. Едва все не утонули.

«Интересно, коза мала́я здесь? Вряд ли. Вот шкодливая бестия, ныряй, говорит, за рогаткой». – Улыбка застыла на лице Шпаны, глаза из‑под кислой гримасы смотрели на гнущийся камыш. Ближе к воде – островок рогоза с посохшими и сломанными бутонами, где застыла грусть. Не картина – тоска. Ещё этот проклятый дождь не переставал, неугомонно громил землю. Ветви камыша качало, гнуло; кисточки походили на лапы, зовущие в омут. Весь этот хмурый серый пейзаж напомнил картину «Утопленница», зависавшей в одной из комнат Ирины.

– Брр, тонуть жутко. Лучше застрелиться. – Шпана подул на ладони, ощущая горячее дыхание на замёрзших пальцах. – «Зачем припёрся? Нет этой малявки. Собственно, зачем она мне нужна? – Он вспомнил, как горестно плакала девчонка, говоря о брате. – А, вот я зачем. Утешать. Надо было в подвал залезть. Там запрятаны свечки, спички. Отогрелся бы. Лежанка есть, чтобы переночевать».

Шпана прошёл на другую сторону недостроя. Дорога ползла вдоль стройки, уходила влево и растворялась в холодном сумраке деревьев. Справа одноэтажный магазин возносил к небу серую черепицу двускатной крыши, немытые окна созерцали улицу сквозь ржавые решётки. Отец, посадив на плечи крошечного Данилу, часто заходил сюда, покупал лимонад, пончики, и они шли на песчаный пляж городского бассейна.

Шпана закрыл глаза, пальцы сдавили переносицу.

«Па. Плохо мне. Оля говорит – вы там наверху, часто сходите… на нас смотрите. Па, ты меня видишь? Па, ты меня видишь?! – Кадык нервно увёл слюну в желудок. – Пап, как же хочется с тобой поговорить. Посоветоваться. Па, если бы те голоса, которые решали «завалить щенка или нет», убили меня… мы с тобой сейчас были вместе? Лучше бы убили. Мне очень плохо, пап, часто убить хочу себя. Прости, что ни разу не приходил на могилу. Я не помню – где. Но я найду, обещаю. Приду. Увидимся, пап. Когда‑нибудь… увидимся. Если, конечно, Ольга права». – Данила пнул камень, отрешённо мотнул рукой в тучи и тихим голосом произнёс:

– Да не видишь ты меня. Нет тебя. Нигде нет.

***

Мелкий камешек ударил по макушке. Радость Шпаны подпрыгнула до небес, улыбка налезла на уши. Маленькая бестия в репертуаре, написанном жизнью – персонально.

«Делопутная мордашка» выдвинула остренький подбородок, нижние зубки белели, закусив центр верхней губы. Голова деловито покачивалась как у китайского болванчика. Кулаки кокетливо подпирали талию, короткая юбка ширилась воланом. Девчушка‑бестия во всей своей красе.

Данила взмахнул указательным пальцем.

– А трусишки у тебя не пацановские.

Алька взвизгнула, исчезла за краем плиты. Первым вынырнул хулиганистый кулачок с половинкой кирпича.

– А макушку глупую не мелкий камушек сейчас потревожит! – воскликнула Бестия.

– Э, э, ведьмочка, всё, сдаюсь. – Данила поднял в смирении ладони. – Сдаюсь. Мир, труд, колбаса. Так что ты хотела про брата рассказать… Дура! – Уворачиваясь от кирпича, он зацепился брючиной за отогнутую арматуру, полетел в камыши, погрузился в илистую грязь. «Не зря ветви‑кисти звали в омут», – пролетела мысль. Злобная половинка кирпича угодила в икроножную мышцу.

– Леший! – Бестия держалась за живот и угорала со смеху.

Шпана плюнул в сторону «ведьмочки», раздвигая стебли камыша пролез к воде и дальше к изломанной плите.

– Ты куда, леший? Не уплывай, леший. Ха‑ха‑ха!

Данила уловил в её голосе нотку испуга и понял: «Алька не хочет, чтобы Леший ушёл».

– Моюсь! – крикнул Шпана надув щёки пузырём. Ливень громил голову. – Небеса сошли с ума.

Данила вышел на берег, в кроссовках чавкало, хромота пришла к отбитой ноге, одежда неприятно липла к телу.

– Ты здесь, Леший? – воскрес радостный голос Альки, ладони держались за угол квадратной колонны. «Шкодная мордашка» со счастливой улыбкой внимательно наблюдала, как Шпана, хлюпая сырыми носками в кроссовках, подошёл и забрался на первый этаж стройки.

– Прости, Леший. – Обеими ладонями Бестия погладила рукав куртки Данилы.

– Назовёшь Лешим, – Данила недовольно собрал на переносице морщины, – и станешь Лешой. – Он мотнул головой в сторону, намекая на то, что скинет в тот грязный омут.

– Туда, откуда ты сейчас причавкал? – спросила Алька, сияя счастливой улыбкой.

– Оно самое.

– Хочешь сказать, закинешь меня в грязь?

– Именно, – кивнул Данила. – Так точно.

– Я утону, – подбоченилась Бестия, с воинственным видом выдвинула подбородок. – Что делать будешь?

– Похороню.

– Рискни. – Алька упёрлась лбом и кулаками в бок Данилы и столкнула с плиты на землю.