Следы чужих колёс

Мы ходили от зала к залу и мне казалось, что я опутываюсь какими‑то удивительно мягкими и теплыми «лианами» ее голоса, ее улыбкой, ее невероятно тонким запахом…

Но, к сожалению, нам не суждено было продолжить это знакомство. Уже через пару часов она собиралась убыть на вокзал, откуда поезд увез ее в неведомый город навсегда.

В общем, мы встречались с Зейнаб почти каждый день и каждый такой день приносил много радости и, кроме того, я чувствовал, что один за другим проясняются важные для меня вопросы, на которые прежде я почему‑то ответа не находил. В тот день, вернувшись с Лысой горы, мы еще долго болтали, ужинали, пили чай на балконе, когда около десяти вечера Зейнаб глянула на часы и сообщила, что настал час Сатурна и что она должна сварить травы, которые принесла с горы.

Зейнаб ушла на кухню. Она рыскала какое‑то время по шкафчикам в поисках чего‑то, о чем она не говорила. Наконец, она выбрала небольшую чашку черной керамики с какими‑то иероглифами на боку. Кажется, кто‑то привез ее маме из Японии. Она процедила настой и снова глянула на часы.

– Так… время есть еще… – сообщила она, и затем вдруг потребовала: «Раздевайся!»

– Зачем это? – не понял я.

– Что значит?.. Ты хочешь понять, что с тобой происходило? – искренне удивилась Зейнаб.

– Ну да… – я был немного сбит с толку.

– Так делай тогда, что тебе говорят! – спокойно потребовала она.

Я повиновался. К моему удивлению, она тоже за секунду сбросила с себя всю одежду, и мы ушли в комнату. Зейнаб усадила меня на диван и потребовала, чтобы я выпил настой. Сопротивляться было явно бессмысленно.

– Теперь, – сказала она почему‑то шепотом и при этом поглаживая меня, – через несколько минут ты почувствуешь некую легкость, а потом, будет ощущение падения вниз. Ничего не бойся. Когда будешь падать, возможно, увидишь меня… Это было бы очень хорошо. Но если нет – тоже ничего страшного. Просто, обращаясь к Высшему существу, которое ты должен будешь встретить, пообещай, что ты готов принять любой ответ. Каким бы странным он ни показался. Понял?

Я кивнул.

– Хорошо. Еще… как тебе сказать… короче, мы вроде как будем заниматься любовью, но это только видимость. Ты не должен двигаться и вообще полностью погрузись в процесс получения ответа на свой вопрос. А я сделаю все, что нужно. Договорились?

Я снова кивнул, и вдруг почувствовал эту самую «легкость». Я закрыл глаза и почувствовал, что падаю с бешеной скоростью вниз. Затем я почувствовал, что Зейнаб села на меня сверху, и падение словно бы немного затормозилось. Еще мгновение, я, словно бы во сне увидел, что мы уже стоим в пещере с очень высоким, почти невидимым в темноте сводом. Зейнаб протянула руку, и мы словно бы оторвались от земли. Это напоминало ту легкость, с какой мягкий вечерний бриз подхватывает и уносит пушинку.

– Расскажи мне, что с тобой происходило тогда? – сказала она. Лицо ее словно бы светилось каким‑то прохладным лунным светом.

– Я вытащил из тяжелой депрессии одну женщину, – говорить мне было трудно. Мысли словно бы расползались, и язык тоже ворочался с трудом, – Для того, чтобы понять причины депрессии, мне пришлось долго медитировать, я увидел ее на лобном месте и зачем‑то вмешался… вот… а потом я чем‑то заболел. Это была сплошная непрекращающаяся боль и такая же, как у нее, депрессия.

– Вы были любовниками? – спросила она.

– Вообще‑то да. Но, по‑моему, не стоило, – ответил я. Говорить вдруг стало намного легче, – Короче говоря, все было плохо… Однако, я как‑то сразу понял, что пошло что‑то не так, и что если немедленно что‑то не предпринять, то можно и не выжить… В общем, хорошо, что мне не мешали, и я смог уйти в одиночество и скитания с тем, чтобы, сравнявшись с землей, излить в нее всю накопившуюся боль. Знаешь, временами мне было так страшно, что и не передать. И, что хуже всего – я ничего не мог понять. Словно бы сплошная стена: хоть вой хоть кричи… Я сидел в молитве часами и не чувствовал в душе никакого отзвука. Я уходил настолько глубоко, что временами не замечал, что начался дождь или же, что спустилась ночь.

А однажды я забрел в какую‑то чащу. Я просто шел себе и шел, тяжело поднимая ноги, опираясь на какую‑то дубину, и даже не думая о том, как выберусь после. В конце концов, я оказался на какой‑то крохотной полянке, окруженной темным влажным почти непроходимым лесом. Собственно, это была даже и не поляна, а некоторое пространство, проломанное упавшим деревом, с чудовищными торчащими вверх корнями. Таким образом, упавшее дерево создало нечто вроде воронки и грота, в котором можно было лежать свернувшись. Я вырыл небольшое углубление, в котором и прожил, словно бы зверь, довольно долгое время, по целым дням, не вставая с охапки листьев и веток. Боль постепенно начала проходить, и я даже стал есть понемногу. А потом вновь что‑то случилось – какое‑то помрачение – и тогда я не выдержал, и слезы хлынули из меня, будто что‑то прорвалось. Я совсем не стыдился себя, я чувствовал какую‑то легкость и воодушевление, за которыми легко складывалась молитва. На этот раз мир ответил и я, даже не успев опомниться, ощутил что‑то вроде полета. Однако, все же, мир, пока еще не желал говорить со мной.

Вот, собственно, и все…

– Понимаю… скоро тебе покажут, что это было…

«Ветер» принес нас с Зейнаб в некое странное сооружение. Более всего оно походило на заброшенный завод или же склад. Мы остановились и далее я стоял словно вкопанный. Все вокруг казалось ветхим и полуразрушенным, кругом валялись обрывки кабелей, бумаги, куски жести, шифера и прочего строительного мусора. Стены были облуплены и поцарапаны, и во многих местах сквозь отбитую штукатурку проглядывала кирпичная кладка. И такие же следы разгрома были видны везде и по всем этажам, коих я насчитал не менее четырёх.

Я попытался сойти с места и не смог, и это казалось неприятным, а может даже и пугало. Оглянувшись по сторонам, я увидел вдалеке двух странных, совершенно безликих людей, почему‑то полупрозрачных. Они стояли неподвижно словно статуи, и, несмотря на холод, исходящий от них, я все же был уверен, что это люди. Потом уже, несколько позже, когда до меня стал понемногу доходить смысл происходящего, я понял, что они, как и я не могут сойти с места, и что они, наверное, здесь давно, и потому смирились, окончательно утвердившись в бессмысленности любых движений, стали сливаться с этим миром, и наверное, через какое‑то время растворятся в нем полностью.

И вдруг пришло понимание. Это было как легкий удар по затылку, а затем это понимание стало разворачиваться наподобие какой‑то ленты с письменами.

В общем, я вдруг понял, что каждый появляется на свет со своим законом, точнее – предназначением. Можно называть это даже предопределенностью, роком или, как угодно. Однако, я бы называл это «печатью Сатурна». Печать определяет место человека в этом мире – нравится оно тебе или нет. Именно потому я и не мог в том путешествии сойти со своего места. Тем не менее, я вдруг понял, что не в состоянии сдвинуться только по горизонтали, но по вертикали это совсем не сложно: как вверх, так и вниз. Мне даже показалось, что кто‑то подталкивает меня:

– Давай, попробуй!

Я промолчал.

– Попробуй, попробуй! – это уже было даже похоже на какой‑то тихий голос.