Смена
– Представляю.
– Ну и чего же нам с тобой теперь делать?
– А ты что хочешь? – (Надо же, как иногда могу!)
Антон закурил и выпустил дым через ноздри. Давно заметила за ним эту привычку: дымить носом, когда напряжен.
– Я хочу проводить время с тобой. При этом не хочу ставить под удар свою нормальную жизнь.
Обычно в такие моменты я успокаиваю себя тем, что возню нехороших мыслей типа «Вот урод» устраивает не сердце, а миндалевидное тело в мозге, то самое, отвечающее за страхи и эмоции. Я всеми силами протестую: «Как же тебе, миндалевидное тело, не стыдно? Посмотри вон на префронтальную кору – какая она искусница в вопросах рационального». Молодцы, конечно, эти популяризаторы науки – ловко своими книжками снимают с нас ответственность и субъектность. Мол, никакой ты не хозяин жизни, хозяева – нейроны в твоем мозгу.
После, услышав «Давай, что ль, сегодня ко мне», я ожидаемо поплыла. Чёртовы нейроны. Ни стыда перед Вадиком, ни чувства вины перед ней, одно лишь предвкушение встречи. И ходишь потом совершенной дурой – никого не слушаешь, улыбаешься песням, заглядываешься на небо.
Как же я это люблю.
* * *
О своих прямых обязанностях я вспомнила лишь к дискотеке. Сначала дала девчонкам задание выбрать книжку на чтения. Канючили «Сумерки», но я отвергла ее, спросив: «А чего уж тогда не “50 оттенков серого”?» (покрасневшие щеки, некуда деть глаза).
Маша предложила компромисс в виде «Грозового перевала»: «Между прочим, Белла из “Сумерек” читала эту книжку!» И была поддержана Катей. Сказала: «Норм тема, это про дворянскую телку, которая застэнила нищеброда». Смысл слово «застэнила» я уточнять не стала, чтобы не ронять авторитет прогрессивного педагога.
Болтая с девчонками, я заметила Юлю – ту самую, с мужским шампунем. Она была единственной в девичьей комнате, не принимавшей участия в разговорах, чем‑то сосредоточенно занимаясь у себя на кровати. Я подошла ближе и увидела, что она кромсает ножницами концы джинсов.
Я кивнула на край матраса, глазами спрашивая, можно ли присесть. Юля пожала плечами.
– Что делаешь?
– Штаны режу.
– Зачем?
– Просто.
– Да ладно!
Юля отложила ножницы, мотнув головой в сторону пустой кровати. Та принадлежала Марине, давно успевшей стать самой популярной девочкой лагеря. И главной булли вместе с тем.
– И чего она?
– Сказала, что у нас джинсы с Петей одинаковые.
– И?
– Ну, типа, я пацанячьи ношу.
– Так, может, это он девчачьи носит!
Юля только вздохнула.
– И что ты теперь собираешься делать?
– Бахрому.
Я вышла в вожатскую. И, едва отыскав косметичку, которую Люся, конечно же, не положила на место, вытащила оттуда маникюрный набор. Вернувшись в спальню, я протянула ножницы Юле:
– На, они поострее.
Юля посмотрела на меня удивленно и с долей недоверия. Поколебавшись, все‑таки взяла.
– Ну, как тебе день молчания?
– Да нормально, я привыкла, – ответила она, не отрываясь от штанов.
– В смысле?
– Да дома тоже говорить особо не с кем.
– Как это не с кем?
– Ну, бабушка в Липецке, а папы дома почти не бывает.
– Работает много?
– Ага, в трех магазинах охранником. Кредиты у него…
– А друзья у тебя есть? Во дворе или школе.
– Не‑а.
– Почему?
Юля слегка оживилась:
– Ну, девочки у нас все просто кринжухи. А мальчики издеваются. В тетрадь харкнуть могут. Один в этом году волосы мне обрезал. – Она показала на коротенький хвост.
Я долго подбирала слова – так, чтобы они не прозвучали словами «с высоты лет» и несли хоть сколько‑нибудь тепла.
– Ты не поверишь мне, наверное, но это правда: просто знай, что через несколько лет все это не будет иметь значения.
– Какая разница? Сейчас‑то отстой.
– Да это понятно. Но отстой переживается легче, когда знаешь, что он закончится.
– И вам помогло?
– Ну…
– Да что вы вообще знаете про отстой?
– Много чего! Мне мама ноги брить не разрешала, и парни надо мной смеялись. Выкладывали в школьный паблик коллаж из моих фоток и крема для депиляции. Говорили, что я тупая, и чморили за поношенные вещи старшей сестры. И валентинки я сама себе отправляла на четырнадцатое февраля. Короче, я очень даже знаю, что такое отстой.
– Про валентинки‑то гоните небось.
– Не, не гоню. В 7:30 утра в школу приходила, чтоб не видел никто, и кидала в ящик.
– И че потом?
– Получила медаль, поступила в другой город, накупила платьев. И ноги стала брить. Хочешь – проверь.
Юля погладила мою голень – осторожно, словно спящую кошку. Дважды, раз‑раз. Я открыла было рот, чтобы продолжить спич, но в кармане тихонько дзынькнуло. Рука дернулась прочитать – дернулась даже быстрее, чем успел среагировать мозг.
«Есть подарок
мб съедобный».