Совсем голову потерял
– Я – Критон. Значит, мне тоже можно?
Царица окинула взглядом всех воинов:
– Сегодня ночью можно Флавию. Завтра – тебе, отважный Критон! Ночью всё можно!
И тут Никита увидел, что царица смотрела между двумя ее избранниками, смотрела туда, где стоял Никита, да еще прямо в глаза его вглядывалась. Она опять улыбнулась:
– У тебя храбрые друзья, да?
У Никиты пересохло в горле, но он смог пролепетать:
– Д‑да, моя царица!
У него подогнулись колени, и он бухнулся рядом с Флавием и Критоном, сразу на оба колена. Он сделал это, чтобы совсем не растянуться.
Царица не спускала с него проницательных и притягивающих глаз:
– Ты встал рядом с ними, мой воин. Ты всё хорошо обдумал?
– Нет, моя царица! – из последних сил выпалил Никита.
У нее взлетели вверх брови, и Никита понял, что его всё равно убьют за пререкания.
– Так да, или нет? – нахмурилась она. – Хочешь ты бесподобную ночь, или нет?
Никита собрался с мыслями и начал осторожно объяснять:
– Ночь‑то я хочу! Но и без дней не могу! Про ночь я уже хорошо обдумал. А что там после будет, обдумать еще не успел.
Царица продолжала терзать Никиту своими неудобными вопросами:
– Так да, или нет? Цена ночи – твоя голова. Да? Или решайся, или отойди на свое место!
Все воины стали испуганно смотреть на мучающегося в сомнениях, Никиту.
Так больше продолжаться не могло, и Никита, набрав воздух, выдохнул:
– Да! Я потом остальное обдумаю.
Клеопатра залилась пронзительным смехом и пошла дальше…
ГЛАВА 7. ПО СЛЕДАМ «СКОРОЙ»
На следующее утро Алла самой первой стояла возле справочной в приемном отделении районной больницы. Казалось, что журналу, в который что‑то записывала медсестра, не будет конца. Наконец, журнал захлопнулся и Алла начала поиски следов носилок с Никитой:
– Посмотрите, пожалуйста, как с Воиновым разбираются? Вчера вечером его на «скорой» вам привезли.
– Нам? – переспросила медсестра, словно собираясь возразить, но Алла сразу перечеркнула ее намерения:
– Я сама с ними приезжала. Меня обратно отправили, сказали, что до утра разберутся.
– И что, вы хотите, чтобы мы за ночь его вылечили?
– Мне очень надо знать, лечат его, или пока только разбираются.
Тогда медсестра, словно поняв, что от нее эта женщина не отстанет, снова открыла свой журнал, и стала водить пальцем по открытой странице. Палец быстро остановился и последовал ответ:
– Был Никита Воинов. Осмотрели его, энцефалограмму сделали. Но уже его нет.
– Что значит – нет? – возмутилась Алла. – Он не из таких, чтобы за ночь умереть! Вы получше свой журнал читайте!
– У нас его сейчас нет! – поправилась медсестра. Его прямо недавно в психоневралгию отправили, на полное обследование.
– В дурдом, значит?
– Не в дурдом, а в психбольницу. «Дурдом» слишком грубо звучит, а «психбольница» – это для понимания культурных людей. Езжайте в город и там его ищите. Но сразу могут не пустить. Психов сразу пускают, а остальным людям всегда ждать приходится. Безропотное ожидание – это признак высокой культуры. А те, кто постоянно пытаются что‑то выяснить – только работать мешают.
Алла уже не разбирала про чью культуру и работу верещит медсестра, её теперь влекло туда, где должны были работать более грамотные специалисты по молниям.
ГЛАВА 8. ДИСКУССИЯ ПРО ЛОЖКИ И ЦАРИЦ
Автобусы в город из райцентра ходили только четыре раза в день. Поэтому, когда Алла села в автобус, Никита уже сидел в больничной пижаме за обеденным столом, с забинтованной ладонью. Ложка, которую он медленно опускал в тарелку, на заправку супом, напоминала ему недоделанный кинжал. Поэтому он не торопился, каждый раз проверял, суп ли он зачерпнул, и только после детальной проверки, отправлял его себе в рот. Но в очередной раз отправить суп в рот Никите не удалось. Он поперхнулся, заметив, что седой человек, сидевший напротив него с недоуменным лицом, словно стал передразнивать его. Он стал поднимать свою ложку и тоже разглядывать ее со всех сторон, даже снизу.
Оба других соседа Никиты сразу перестали кушать, и заинтересованно уставились на седого человека. А когда тот потянулся лицом к Никитиной тарелке, словно анализируя, много ли там еще осталось, они сразу притянули свои тарелки к себе поближе.
Никите стало интересно, что же будет дальше, и он перестал кушать, а стал переводить взгляд с правого своего соседа на левого. Тот, что сидел слева, почти лысый, пожилой, невысокий человек восточной внешности и с впавшими глазами, стал перемешивать ложкой суп в придвинутой тарелке, словно это был не суп, а чай.
А сосед справа, сутулый, брюнет средних лет, стал перебрасывать ложку из руки в руку.
Пока Никита думал, надо ли ему тоже побросать ложку, или следует помешать ею суп, лысый степенно обратился к нему, показывая на разглядывающего ложку человека:
– Ты, парень, бди! А то Цезарь всегда норовит чужой кусок оттяпать!
Брюнет сразу включился в беседу:
– А у меня, Хеопсыч, если он стащит, я обратно стащу! Пока он стащенное к себе тянуть будет, я его съесть успею.
Хеопсыч, ничего не сказав, пожал плечами и стал еще быстрей перемешивать суп. Сейчас он анализировал, кого успеет съесть его собеседник.
Цезарь, о возможных происках которого предупредил Хеопсыч, перестал разглядывать ложку. Он поднял ее выше головы и величественно произнес:
– Одного я не пойму! Зачем вы и ваши тарелки мне нужны? Если таскать, то царские куски, а не просроченные макароны! А у тебя, Ищун, – сердито посмотрел он на брюнета, – если я стащить захочу, то ты сам мне отдашь раньше, чем я твое съем.
Хеопсыч завелся и сам потянулся к тарелке Никиты:
