Спаси меня

Коробка с пластырями лежит на кухне в верхнем выдвижном ящике. Я – та, кто их туда положил, и я же пользовалась ими в последний раз. Они меньше по размеру, чем обычно, и на них нарисованы динозавры. Будь Маруся постарше, предпочла бы кукол, но для трёхлетки пока без разницы синий у неё на голове бант или красный; динозавры на пластыре, который наклеивают на разбитую коленку, или Эльза с Анной.

Мне – тоже, хоть я и значительно её старше. Впрочем, когда Марусина мама льёт мне на ссадины перекись, воплю я так же.

– Тише, тише, – шипит в ответ Юлька и так же, как и дочери, дует на мои многострадальные коленки.

Тише мне сложно. Я цветасто ругаюсь, когда бесцветная жидкость пенится, разъедая запёкшуюся кровь. Одна радость: Юлька предусмотрительно отправила Марусю к соседке, и моя крестница этого не слышит.

– Тессочка, потерпи. Уже всё.

Тессочка терпит. Потому что ничего другого Тессочк не остаётся. Тессочка вообще – известная терпила. Хотя, в этом Юлька точно даст мне фору.

Я окидываю взглядом аскетичную обстановку кухни, и сердце сжимается от жалости. В доме нет ничего лишнего. Всё мало‑мальски ценное давно уже продано.

– Ты действительно разрешишь им это сделать? Не станешь бороться?

Мой голос дрожит от возмущения, как и Юлькины руки, пока она осторожно наклеивает на ссадины «драконий» пластырь.

– С кем бороться, Тереза? С Павлом Петровичем?

Меня коробит от того, как подруга произносит наши имена: моё – с горечью, Волочкова – чуть ли не с благоговением.

– И с Павлом Петровичем, и с Иван Иванычем, и с чёртом с ладаном, – кипячусь я. – Это наследие Маруси, забыла? Эти упыри вас обеих без штанов оставили, неужели не понимаешь?!

– И что ты предлагаешь?

– Как минимум, обратиться к юристам.

– И кто в нашем городе возьмётся за это дело?

– В нашем, может, и никто. Но если…

– Нет никакого если!

Юля вскакивает с низенького табурета, сидя на котором меня врачует, и в сердцах отпихивает его ногой.

– Нет и никогда не будет «если». Ты права, я осталась без штанов – и фигурально, и буквально. Но хотя бы жива. Ты же слышала, как волочковские дела ведут? Могли и прикопать где‑нибудь по‑тихому. Никто ничего бы не узнал.

– Девяностые давно канули в лету, – говорю и сама понимаю, насколько по отношению к нашей ситуации это не соответствует действительности. По скривившемуся Юлькиному лицу вижу, что она думает так же. – Надо поднять общественность. Обратиться в газету. Наш «Огонёк» – знаковое место, и такой наглый рейдерский захват!

– А кто главный редактор городской газеты, знаешь? – Насмешка в голосе подруги подразумевает, что ответа от меня не требуется. – Муж Алевтининой сестры. Я через них рекламу давала, потому знаю. Неужели, он станет ссориться с возможным родственником?

Может, и не станет, но всё же сдаваться я не собираюсь и продолжаю сыпать вариантами:

– Можно обратиться в областную газету. Написать в Следственный комитет. В прокуратуру.

– Ты ещё скажи, позвонить на горячую линию Президенту! –  Юлька почти кричит, чем останавливает мой фонтан красноречия. – Мы же всё это с мамой проходили. И с бабушкой тоже, когда она воевала за прибавку к пенсии. Никому до нас дела нет, Тессочка! Никому мы не нужны без имён и связей. А у меня ребёнок. Я обязана думать о дочери.

– Но…

– Прекрати! Павел Петрович – мамин одноклассник, и много чем нам в жизни помог. Всё время брать нельзя. Надо что‑то и отдавать.

Много эпитетов крутится у меня на языке относительно таких помощников, но я понимаю, что Юлька меня не слышит, и, что самое противное – никогда не захочет услышать. Культ Волочкова в этом доме сильно развит, и про «прикопать» со стороны Юльки звучит более чем несерьёзно.

Хотя, такие разговоры действительно ходили. И не так давно. Лет пять назад куда‑то исчезла семья хозяина лесопилки. Просто в один момент как‑то сразу опустел и их большой дом, и его кабинет. Одни говорили, что Каримовы переехали к родственникам на Кавказ, другие – что никаких родственников на Кавказе у них не было. Лесопилка ещё какое‑то время поработала, а потом закрылась и перешла в ведомство районной администрации, главой которой на тот момент был Волочков.

С Юлькой всё вышло намного проще. Никто и не ждал сопротивления от еле сводящей концы с концами матери‑одиночки.

 

Глава 3

 

Это бывшее советское кафе‑«стекляшка» было известно каждому жителю Рабочего Посёлка. Юлькина бабушка на протяжении сорока лет была заведующей «Огонька», а в постперестроечные времена её сменила дочь Надежда – Юлькина мама. Долгосрочная аренда, оформленная в тогдашней администрации, позволяла сделать этот бизнес почти семейным.

Юлька встала к рулю позапрошлой осенью, когда мама Надя неожиданно стала быстро уставать. Сначала думали, что это обычное переутомление, выраженное постоянными простудами: температура, кашель, головные боли. Антибиотики, муколитики – всё оказалось бесполезным, как только компьютерная томография показала неоперабельный рак лёгких.

Но всё это случилось гораздо позже, а тогда, стоило маме Наде отойти от дел, как Юлька по‑хозяйски принялась осуществлять свою мечту: сделала ремонт, сменила поставщиков, изменила ассортимент. Светлая, приветливая атмосфера и молодой персонал вдохнули новую жизнь в привычную распивочную. Обновлённое кафе поменяло статус и неожиданно для всех стало излюбленным местом для устроительства детских праздников.

Полгода назад мама Надя умерла. Юлька едва вступила в права наследования, как на её пороге появились волочковские адвокаты.

Бывший глава районной администрации, даже уйдя с должности, считался негласным хозяином Рабочего Посёлка. Большой нефтеперегонный завод, которым он руководил в постперестроечные времена, являлся одним из градообразующих предприятий. Больше половины жителей Рабочки трудилось на этом заводе, в том числе, и наши с Юлькой отцы.

В начале двухтысячных в цеху, где они работали, взорвалась ёмкость с селитрой. Пожар, случившийся позже, уничтожил порядка тридцати процентов производственных площадей и унёс жизни двадцати трёх рабочих. Спастись удалось всего пятерым. Наших отцов среди спасённых не оказалось.

Виновных не нашли. Вернее, было озвучено, что кто‑то из погибших пренебрёг правилами пожарной безопасности, возможно, что и курил рядом с бочками.