«Старое зеркало».

И его палец уперся в Сережку.

–Выходи!

Сережка облегченно вздохнул и вышел из круга.

Считалка прошла еще два круга, пока из всего круга остались только Я и Володька.

«Вышел месяц из тумана

вынул ножик из кармана,

буду резать, буду бить,

все равно тебе ходить.

И палец уперся в него самого.

Меня это не радовало, но всё было честно.

 

Ведьма

 

Мне ни чего не оставалось, как направился кустам шиповника и затаился возле забора. Но как назло за этими дурацкими кустами нечего не было видно. И я осторожно перелез через забор, где кусты были по выше, и затаился, просматривая сразу и старухино крыльцо и край яблони который виднелся из‑за угла её дома. К тому времени мои друзья уже прокрались к яблоне и приготовились мстить.

Только они начали трясти яблоню, как из двери выскочила разъяренная старуха, с ведром воды и с криком; «ах вы окаянные!» побежала к яблоне.

«Шухер, Ведьма!» я только и успел прокричать, что было сил, и бросился бежать, только и заметив краем глаза, как ребята разбегаются в разные стороны.

Вот только Куст шиповника словно ожил, и начал путаться у меня под ногами, оплетая своими ветвями и руки и ноги, впиваясь своими шипами в одежду и кожу, не пуская меня к забору.

Я изо всех сил пытался продираться сквозь кусты шиповника к забору и почти вскочил на нижнюю перекладину, и перелезал через шаткий деревянный забор, когда обжигающий холодный душ обрушился на меня откуда‑то сверху. Нога соскользнула с перекладины, и я рухнул обратно в старухин двор, мгновенно оказавшийся в таких же мокрых и цепких объятиях шиповника.

Старуха страшно ругалась, как настоящая ведьма, и прежде чем я успел подняться на ноги, почувствовал, как меня схватили сильные руки, и с такой силищей выдернули меня из кустов, что у меня даже круги перед глазами поплыли.

Сердце в ужасе бешено колотилось, ноги потеряли прочность и не слушались, а перед глазами поплыли жуткие картины из рассказов; «о секретной комнате, в которой по стенам висят всякие топоры, ножи, и косы, где убивают маленьких детей, рубят их на кусочки, а потом эти кусочки разбрасывают по парку для бродячих собак или закапывают под одной единственной яблоней прямо во дворе старухи ведьмы».

В тот момент я готов был, провалится сквозь землю, превратится в невидимку, лиж бы убежать от ведьмы, но её рука продолжала крепко держать меня за шиворот, а правое ухо отозвалось страшной болью. Из глаз брызнули слезы, одновременно от боли, и от обиды, что я так глупо попался в старухины лапы.

А старуха продолжала ругаться, сопровождая каждое слово болезненным рывком за ухо.

Я был в ужасе.

–Просите меня, простите, пожалуйста, я больше так не буду! – кричал я

Я страшно боялся, что она меня заколдует. Или превратит в деревянный столб, или в очередной куст шиповника и оставит сидеть здесь и ловить невезучих мальчишек.

Но на улице она колдовать не стала, и превращать во что‑то гадкое тоже. Она просто держала меня за воротник куртки и тащила к своему крыльцу, ругаясь и грозя, «что она со мной сделает что‑то страшное. И дружков моих переловит, всех до одного и сделает из нас суп».

После того как одно ухо уже пульсировало от жуткой боли, она схватила меня за второе и потащила в дом уже за другое ухо. В итоге у меня болели уже два уха.

Я попытался вырваться из её цепких костлявых рук. Но меня это не получалось, было такое чувство, что мое ухо вот‑вот отрывается.

Старуха продолжала ругаться всякими нехорошими словами, а я без шанса на освобождение поплёлся за ней, готовясь к худшему.

А она просто отвела меня в дом, посадила на скамью и заперла входную дверь.

Слезы лились ручьем, а в душе все дрожало от страха и обиды, на предательский куст шиповника, мокрый забор, на злую колдунью и на друзей, которые меня бросили.

И на этого дурака Сережку, который втянул меня в эту дурацкую историю со своей местью, он же в плен не попал, он первым сбежал, даже не попытался помочь.

В душе осталась только тоска и обреченность. А еще жуткий страх, вызывающий потоки слез.

Я с ужасом представлял, как она начнет что‑нибудь бормотать, и начнет превращать меня в лягушку или еще в какое‑нибудь чудовище как в сказке «про аленький цветочек», тогда меня точно ни кто не расколдует. А то и вовсе отдаст рогатым бесам на съедение, или сама съест. Хотя для меня это равным счетом ничего ни меняло.

Я утирал слезы, когда в носу защекотало от легкого слегка сладковатого пирожкового аромата.

Старуха, походив из угла в угол, вдруг всплеснула руками и поспешила к газовой плите и, открыла духовку, в комнату ворвался одурманивающий аромат сладких пирожков.

Похлопотав немножко, она вынула пирожки и посмотрела на меня уже не злым, а оценивающим взглядом, словно сравнивая мои размеры с размером духовки.

У меня от ужаса даже сердце перестало биться. Я смотрел на раскрытую пасть духовки твердо, решив, что «я туда не полезу, чего бы это ни стоило. Буду упираться как Иван Вдовий сын из сказки «Морозко» руками и ногами».

Одновременно ища глазами куда бежать или где можно спрятаться, если она на самом деле захочет меня съесть.

–Не‑ненадо ме‑еня е‑есть! Я‑я‑а бо‑ольше не‑е бу‑уду! – протянул я, стараясь отодвинуться от старухи как можно дальше.

Но вместо этого старуха громко рассмеялась.

Я даже растерялся. Её смех был беззлобным и даже весёлым.

Страх сковывавший меня постепенно начал отпускать, и только теперь я смог нормально осмотреться все еще опасливо посматривая в её сторону. Кто её знает, что у неё там на уме. Сейчас смеётся, а потом как схватит, как запихнет в духовку и зажарит.

Я продолжал искать глазами, что‑то выдающие её ведьмину принадлежность, ступу, метлу или что‑то тому подобное.

Ну, метлу я нашёл сразу. Метла как метла у нас такая‑же, отец ей дорожки подметает. Ступы я не увидел, ведра были, а ступы нет. Хотя мальчишки говорили, что она даже на ступе летать умеет.